В день, когда меня перевели в детский дом, я проплакала до тихого часа. А потом сменилась воспитательница. Утром работала высокая брюнетка, «мама Оля». Я слышала, что к ней именно так обращаются дети. «Мама» – это как воспитатель? Я не знала. Для меня даже имена людей вокруг были чем-то новым, и я стала сквозь слезы прислушиваться к тому, что происходит в группе. Дети разговаривали, иногда очень громко. Но ни одного из них не наказали за шум ремнем или скакалкой. Даже на корточки не посадили. Воспитательницы были спокойными, не кричали, но дети все равно почему-то их слушались. После обеда группу уложили спать, «мама Оля» сменилась на «маму Таню». Эта, наоборот, была низенькой, даже приземистой.
До сих пор не знаю, почему всех воспитателей в детском доме называли «мамами», – наверное, детям было так проще. А я приняла это как должное: ну мама так мама. Само слово не имело для меня никакого значения, я его просто не понимала.
– Соня. – Мама Таня присела рядом со мной на диван.
Я на всякий случай отодвинулась от нее подальше и вжалась спиной в жесткий подлокотник.
– Сонечка, – сказала она еще раз ласково, – тебя же так зовут?
Я ничего не ответила – не знала, что ей сказать. Как меня зовут? Никто раньше не называл меня по имени, я была «Все-встали», «Все-вышли», «Все-сели». Воспитателям в доме ребенка этого было достаточно. Я сидела с мокрыми от слез глазами и с удивлением смотрела на новую женщину. Она сидела рядом и – первый раз в жизни – разговаривала только со мной.
– Соня, – повторила она терпеливо, – Сонечка. Очень красивое имя.
Я увидела в ее глазах что-то, чего не могла назвать. Только спустя многие годы поняла, что это сочувствие, – наверное, я была далеко не первым ребенком без имени, которого привезли в дошкольное отделение детского дома из ТОГО дома ребенка. И воспитатели здесь кое-что про ту нашу жизнь понимали.
– Тебе нравится твое имя?
– Нет, – неожиданно для себя я заговорила, но тут же в ужасе замолчала. Что теперь будет?!
– Ничего страшного, – мама Таня вместо того, чтобы наказать меня за наглость, широко улыбнулась: удивительно, но она не злилась на меня, – ты привыкнешь. А теперь, Сонечка, пойдем с тобой по инстанциям.
Я доверчиво кивнула ей и первый раз за весь день встала с дивана.
– Так, давай-ка сначала заглянем в туалет, – вовремя догадалась мама Таня.
Мы прошли через красивую игровую комнату, заполненную игрушками, и оказались в просторном помещении с раковинами, ванной и даже двумя кабинками. Я удивилась, увидев эти странные отдельные домики внутри ванной комнаты. Для чего они? Стены санузла были отделаны сверкающим белым кафелем и отражали кусочек синего неба, которое в тот день неподвижно стояло в окне. Это было красиво.
– Ну, давай, – подбодрила она меня.
Я не увидела привычного ряда железных горшков и посмотрела на воспитательницу вопросительно.
– Заходи сюда, – она распахнула дверцу одной из кабинок, – это унитаз. Он маленький, как раз тебе по росту.
Я вошла в фанерный домик, и дверца за мной закрылась. Первый раз в жизни я оказалась одна, наедине с собой, в момент, когда мне потребовалось справить нужду. Это было здорово! Сосед не упирался в мои ноги своими коленками, чужие запахи не били в нос, я не ждала в напряжении, что кто-то вдруг начнет скакать на меня на своем горшке. И вообще, так, одной, даже не было стыдно. Я сделала все, что нужно, и почувствовала, как слезы катятся по моим щекам – так всегда случалось и в доме ребенка. На горшке я, сама не зная отчего, с раннего детства плакала. Я надела штанишки. Мама Таня заглянула ко мне.
