– Могу заглянуть к электронщикам, спросить, что у них есть для нас, – предложила Пибоди.
– Мне нужны копии разговоров убитого с женой и с племянником. Пусть доставят сюда блоки связи из его офиса.
– Лейтенант? – Трухарт, юный и обаятельный помощник Бакстера, легонько постучал по косяку открытой двери. – Прошу прощения, что прерываю ваш ленч, но тут пришел некий Эдмонд Люс. Он хочет поговорить с вами по делу Эндерса. Жутко взбудораженный, судя по виду, и… настоящий англичанин.
Ева перебросила остатки своего ленча на тарелку Пибоди, а тарелку сунула в утилизатор мусора.
– Дай мне минуту, потом приведи его сюда.
– Слушаюсь.
– Избавься от этого мусора, Пибоди, потом поторопи электронщиков, а заодно потряси и лабораторию. Как минимум, мне нужен отчет по анализу лекарств и биодобавок, взятых на месте.
– Есть.
Забрав остатки еды, Пибоди вышла из кабинета.
– Компьютер, стандартные анкетные данные Люса Эдмонда, британского подданного, его деловые и/или личные связи с Эндерсом Томасом из «Всемирного спорта Эндерса». Вывести на дисплей.
Принято. Работаю…
В ожидании результата Ева отослала файл с делом и краткую памятную записку доктору Шарлотте Мире, ведущему психологу Департамента полиции Нью-Йорка.
Задание выполнено. Данные на экране.
Ева торопливо пробежала их глазами. Итак: Люс родился в Лондоне, ему семьдесят шесть лет, он работал исполнительным директором корпорации «Всемирный спорт Эндерса» в Великобритании. Образование получил в Оксфорде, имел по дому в Лондоне и в Нью-Йорке. Женат вторым браком, первый окончился разводом. Трое детей. Один – от первого брака.
– Скопировать данные в файл, – приказала Ева, заслышав приближающиеся шаги. – Закрыть экран.
Принято. Задание выполнено.
Она повернулась во вращающемся кресле лицом к двери. Весь дверной проем заполнила медвежья фигура великана с серебристой шевелюрой и темными глазами, в которых горело бешенство. Он был в брюках цвета хаки с безупречной складкой, в темно-синем пуловере и белой рубашке. «Первоклассные одежки для гольфа», – решила Ева.
– Вы лейтенант Даллас?
– Да. А вы – мистер Люс? Чем я могу вам помочь?
– Можете мне объяснить, какого черта вы порочите репутацию достойного человека? Зачем раздуваете грязную и гнусную ложь о Томми? Он мертв, черт побери, он не может себя защитить от вашей клеветы!
– Мистер Люс, смею вас заверить, я пока еще не делала никаких заявлений для прессы – официальных или неофициальных – о смерти мистера Эндерса. Более того, я никого не уполномочивала делать какие бы то ни было заявления.
– Тогда почему, черт возьми, вся эта грязь размазана по экранам?
Ева откинулась в кресле.
– Я не отвечаю за то, что СМИ выкапывают и пускают в эфир. Меня это тоже возмущает, но я не могу за это отвечать. Для вас это ужасная и внезапная потеря, поэтому я закрою глаза на то, что вы ворвались ко мне в кабинет и выпустили пар. Ну а теперь, когда с этим покончено, сядьте. У меня есть к вам вопросы.
– Засуньте свои вопросы…
– Осторожно. – Ева вложила в это единственное слово столько металла, что Люс замолчал и, прищурив полыхающие яростью глаза, пристально посмотрел на нее.
– А что вы сделаете? Арестуете меня?
Ева покачалась взад-вперед в кресле.
– Лично я предпочитаю слово «задержать». Вам хотелось бы, мистер Люс, чтобы полиция Нью-Йорка задержала вас за отказ отвечать на вопросы следствия? Я с удовольствием брошу вас в «обезьянник» и продержу там вплоть до прибытия вашего адвоката. Но есть и другой вариант. Вы можете присесть и успокоиться. Я полагаю, вы с Эндерсом были больше чем деловыми партнерами. Если бы все сводилось только к делам, вы были бы огорчены, расстроены, неприятно удивлены его внезапной смертью. Детали, о которых сообщалось в СМИ, могли вас опять-таки неприятно удивить, шокировать, рассердить или, скажем, заинтриговать. Но горе и гнев – спутники более глубоких и личных отношений. Поэтому я даю вам второй и последний шанс. Вам ясно?
Он повернулся и отступил в сторону, но к окну, а не к двери. Ева молча выжидала, пока он стоял, повернувшись к ней окаменевшей спиной.
– Я не могу успокоиться. Как я могу успокоиться? Томми… Мы были друзьями чуть ли не пятьдесят лет. Он был крестным моего сына. Я был у него шафером, когда он женился на Аве. Он был моим младшим братом во всем, кроме кровного родства.
– Мне очень жаль, мистер Люс. Поверьте, я глубоко вам сочувствую.
Тут он оглянулся на нее через плечо.
– Сколько раз вы это говорили? Совершенно чужим для вас, посторонним людям?
– К сожалению, слишком много раз. Тем не менее это правда.
Люс повернулся, закрыл глаза рукой и после паузы заговорил:
– Этим утром мы собирались играть в гольф. На искусственном газоне в клубе Томми. Девять лунок. Он никогда не опаздывал, а в этот раз опоздал, но я ничего не заподозрил. Движение такое жуткое… К тому же я встретил приятеля… Мы заболтались и не заметили, сколько времени прошло, а потом подошел подносчик клюшек и спросил, хочу я отменить или перенести встречу.
– Вы пытались связаться с Эндрюсом?
– По мобильному… по его персональному мобильному, но телефон сразу переключился на голосовую почту. Поэтому я позвонил по домашнему. – Вот теперь он сел, ссутулив широкие плечи. – Грета, домоправительница, сказала мне, что произошел несчастный случай. Она сказала, что Томми…
– Когда вы видели его в последний раз?
– Три недели назад. Они с Авой ненадолго приезжали в Лондон. У нас с Томми была встреча, потом мы все пошли в театр. Мы играли в гольф в моем клубе – он обожает гольф, – пока наши жены ходили по магазинам или что-то в этом роде. Может, в салон красоты. Я не помню.
– Когда вы прилетели в Нью-Йорк?
– Вчера вечером. Мы с женой прилетели около двух часов дня. Наш сын, крестник Томми, работает в нью-йоркском отделении. Мы пообедали с Гарри и его семьей. Они только что отремонтировали свой дом, конечно, им хотелось похвастаться. Дом очаровательный, наша невестка… – Он замолк и взглянул на Еву. – Понятия не имею, зачем я вам все это рассказываю.
– Когда вы в последний раз разговаривали с мистером Эндерсом?
– В самолете, когда летели в Нью-Йорк. Мы подтвердили встречу за гольфом. Последнее, что я ему сказал, было: «Держись, Томми, я разобью тебя начисто».
Лицо Эдмонда Люса покраснело, глаза наполнились слезами. Он несколько мгновений сидел, тяжело дыша, стараясь овладеть собой.
– Почему они говорят о нем все эти ужасные вещи? Он умер. Он хороший человек, и он умер. Разве этого мало?
