Н.Г. Захаренко. М., 2007. С. 402–447). Откликами на это возвращение по сути завершалась история журналистики Русского зарубежья XX века, которая в лучших своих созданиях действительно «царапала общественную совесть». Статья Г.Н. Владимова – наиболее глубокий по смыслу отклик из замеченных библиографами в русской заграничной периодике. Печатается с сокращениями.
Что бы ни делал этот человек, почти любой его поступок может быть прочтен как жест, имеющий значение символическое.
Почему с Владивостока начинается его возвращение в Россию? Было бы логичнее изгнаннику высадиться на том же Шереметьевском аэродроме, откуда его вывозили под охраной, – при этом торжествовало бы законное чувство реванша. Но дело в том, что не изгнанник возвращается, который мог бы это сделать три года назад, возвращается отшельник, совершивший между делом кругосветное путешествие, возвращается писатель, прервавший свои труды ради того, что он считает важнее. И над кем, собственно, торжествовать ему? Над обитателями погоста у стен Мавзолея, двадцать лет назад состряпавшими свой позорный указ? Над братьями-писателями из гвардии секретарей, которые не защитили его и даже поспособствовали изгнанию и которым самой судьбой отмщено, чьи книги изъяты из обращения рыночной торговлей, а капиталами распорядилась инфляция? Не победитель возвращается – та Россия, которую мы приобрели в результате общих наших усилий, наших действий или бездействий, не снилась и самым безжалостным преобразователям. И знакомство со своей милой родиной, наверное, лучше начать с ее первых страниц, освещаемых солнцем, с первых часовых поясов.
Полвека назад арестованный на западе, он так же, как и тогда, возвращается в срединную Россию с востока. Об этом очевидном сходстве, но больше – о различии, я писал Александру Исаевичу в декабре, поздравляя с 75-летием. Показалось мне, читая его статью «Как нам обустроить Россию», – он несколько эйфорически видит свое будущее на родине, свою роль и участие в ее обустройстве. Я на это смотрел с надеждой, но и с опаской – нынешнее возвращение из Вермонта будет не легче, а много труднее, чем некогда из лагеря и ссылки. И тогда и теперь это возвращение не в ту страну, которую покинул. Но тогда его приняли дружественные руки, в том числе и наши – людей молодых тогда и по молодости не чересчур завистливых, приняли могучие руки Твардовского, который единственный захотел и смог пробить дорогу в печать «Ивану Денисовичу». А без этого не состоялось бы явление Солженицына или состоялось бы вовсе не празднично, и, может быть, закончил бы он свои дни в старческой психушке, подобно Варламу Шаламову. В России нынешней – вражда поколений небывалая, а командные высоты захвачены вполне бессовестными ситуантами, которые в трудные времена помалкивали и даже очень убедительно обосновывали свое невмешательство, а теперь, когда можненько, рвутся к почетным званиям, наградам и премиям ничуть не ленивее тех секретарей, что изгоняли его. Дорвавшись до власти материальной, они, естественно, замахиваются и на духовную – и тут Солженицын, никуда не примкнувший, избегший всех мафий, всяческой стадности, которую называл Пастернак «прибежищем неодаренности», будет костью в горле, досадным конкурентом, которого постараются сообща свалить.
Оказалось, он не питает никаких иллюзий и на происходящее в России смотрит много трезвее, чем я мог предположить. В ответном письме, из которого я осмелюсь без согласия автора процитировать совсем немного, он пишет вот что:
«Да, я отдаю себе полный отчет, что возвращаюсь в Россию на тяжелый жребий; ничто не дастся легко, все будет встречать сопротивление и злобу с разных сторон. И, может быть, в пределах моего жизненного срока ничто существенное и не удастся. Но надо попробовать…»
Что же такое он попробует? Еще строчка из его письма: «Сегодняшнее бедственное положение нашей родины – необозримо, неисчерпаемо, неперечислимо».
Понятно, что именно это может заставить человека совестливого прервать свои труды и поспешить на помощь родной стране. Только чем же он ей поможет?
Возраст не позволит выставить себя в президенты. Да и что может в России президент? Я сомневаюсь, что у Александра Исаевича по части рыночных отношений концепции более верные и прогрессивные, чем у Явлинского или Гайдара. Сотрудничество с какой-либо партией, разумеется, придаст ей веса, но за счет потери его у давшего ей свое имя. Так от веку складываются у нас взаимоотношения писателя и партии112.
Все свои книги он уже написал. Их прочли – и ничто не перевернулось. Перевернется ли от того, что автор будет жить рядом со своими читателями? Однако и не пройдет незамеченным.
Всем известно, что брать взятки и лгать нехорошо, но есть люди, в присутствии которых это почему-то особенно неудобно делать. Не то чтобы стыдно, а неудобно как-то, не гладко сходит с рук подличать, занимать не свое место, навязывать себя в лидеры огромной стране с многовековой ее историей, великой культурой. В свое время роли нравственных судей, точнее сказать – нравственных свидетелей, сыграли Твардовский и Сахаров. Теперь я склонен думать, что Россия не останется безразличной к присутствию Солженицына. По крайней мере там, где он находится, уже неинтересно слушать Жириновского, хотя говорит он занятно. Вот что и предстоит Солженицыну попробовать, вот в чем и будет заключаться миссия человека, крещенного войной, восемью годами несвободы, опасной болезнью, изгнанием из отечества и теперь возвращением к ограбленному дому, а все-таки не сдавшегося, не поднявшего рук перед тяжестью испытаний. Только одно следует понять – исполнить эту миссию он не сможет без помощи всех нас.
Не об идеях речь – и, наверное, ничего нового из его уст мы не услышим, но, может быть, тверже усвоим, что без нравственного стержня невозможна не только жизнь духовная, но и прежде всего жизнь хозяйственная, любое достойное существование.
Будет восточный базар, говорят экономисты. Но я думаю, и его не будет. Там, где как будто даже принято плутовать и где это составляет неотъемлемую прелесть купли-продажи, там вовсе не беспредел, там свой закон и порядок – старинная духовная традиция, много выше наших теперешних.
Итак, быть костью в горле, быть режущей соринкой в глазу, быть песчинкой, царапающей общественную совесть, много это или мало? Бесконечно много, если общество сознает нужду в моральном авторитете. И бесконечно мало, если оно единственного желает – чтобы ему не мешали соскальзывать к пропасти.
Вот почему, сознавая всю чудовищную трудность задачи, выпавшей человеку очень немолодому и усталому, я желаю ему: «Счастливого Вам свидания с Россией, обоюдного с нею согласия. Хлеб да соль!»
Примечания
К части первой
1…Винниченко… – В.К. Винниченко (1880–1955) – редактор центрального органа Украинской социал-демократической рабочей партии «Робггнича газета», первоначально сторонник национальнотерриториальной автономии Украины в составе России, возглавлял первое правительство Украинской народной республики – Генеральный секретариат Украинской рады, вел переговоры с Временным правительством о предоставлении Украине политической самостоятельности. После прихода большевиков к власти в России провозгласил независимость Украины и отказался от концепции федерации в составе России, до 26 января 1918 г. был премьером Центральной рады.
