Мы рано, может статься, углубимся В неисследимый смысл добра и зла. Но суть не в том. У жизни есть любимцы. Мне кажется, мы не из их числа.
И все же нет-нет, но в считаные разы попадал в это число. Так было, когда работал с Авербахом, когда встретил Иру.
Так было и в тот раз, когда я узнал — возможно, апокрифическую — историю маленького еврейского мальчика, спасенного в 49-м году казахом-железнодорожником. Из одного этого зернышка мне нужно было вырастить целый сад.
Тогда и появился “второй” Сашка.
Слушайте, дети. Я расскажу вам историю о том, как зеленый крокодил из пластилина стал агнцем, а тот в свою очередь превратился в козленка.
Зеленого крокодила, слепленного молодой соседкой по ереванской гостинице Зоей, женой полковника, я нес в 1949-м в школу, чтобы семидесятилетний Иосиф Виссарионович Сталин увидел его среди других детских подарков. И, взяв в руки, по-доброму усмехнувшись в усы, сказал — по-грузински:
— Ра мшевениери ниангиа! Молодец бичи! Еко Ереванши цховреба. Чамовидес Московши! (Какой замечательный крокодил! Молодец мальчик! Хватит ему жить в этом Ереване. Пусть возвращается в Москву!)
Мой подарок не был принят комиссией.
Утро. Рабочий поезд тащится из Алматы в Сары-Озек. Это то самое место, где происходило действие романа Чингиза Айтматова “Буранный полустанок”.
Нет у меня еще никакого сценария, я вообще еще не очень понимаю, как и что писать. Пока что — за вдохновением — направляюсь в аул, где меня уже ждет Нуржеман Ихтембаев — Нурике — могучий человек, замечательный актер. Уже ясно: он будет играть главную роль — железнодорожника.
Проводница, проходя мимо меня, глядящего на степь за окном:
— Еще не бешбармачили?
Нет, мне еще только наверняка предстоит бешбармачить, когда прибуду на место, в аул, где живет старший брат Нурике — фермер.
Воздух необычайно свеж, прохладен и сладостно пахнет землей, лошадьми, навозом. Маленькое чудо — Ерасл, внук хозяина. Ему нет двух лет. Серьезен. Стриженная наголо девочка в штанах водит его по двору. Дочка кого-то из рабочих или работниц. Они сейчас перебирают картошку под карагачем.
Лева — черный, жиловатый, русский, похожий на цыгана — приезжает на маленьком и очень громком тракторе. Он ловкий и поворотливый. Ерасл — руки в кармашках джинсов — ходит за ним. Лева подхватывает его, целует, говорит:
— Заберите от меня басурманчика.
Мы сидим на стульях во дворе у крыльца дома и степенно беседуем. На заднем плане Лева с помощниками проносит барана со связанными задними ногами.
После бешмармака выхожу в степь. В двух местах на земле я дышал таким волшебным воздухом — на Соловках и здесь. И совершенно уверен, что, не наполнись мои легкие этим воздухом, не было бы никакого сценария “Кипяток”, позже из прокатных соображений переназванного в “Подарок Сталину”.
Для начала я превратил крокодила в ягненка.
Теперь уже девятилетний ссыльный еврейский мальчик Сашка, сирота, помещенный мной в далекий казахский аул, должен был отдать его местному чекисту как подарок Сталину — в надежде, что тот отпустит арестованных Сашкиных родителей. На самом деле — расстрелянных.
Режиссером Рустемом Абдрашевым уже снималось кино. Сцена намечалась хорошая. Степь. Мальчик с белым жертвенным агнцем по прозвищу “Кипяток”. Чекист — его изображал Саша Баширов — в открытом “виллисе”.
— Пожалуйста, передайте его товарищу Сталину, пусть он отпустит моих родителей! — должен был просить Сашка, протягивая чекисту ягненка.
Все было бы замечательно, если бы не одно немаловажное обстоятельство, которое, как всегда бывает в кино, выяснилось буквально накануне съемок. В то время года, когда эти съемки происходили, ягнята у овец не рождаются.
И что прикажете делать? Ждать несколько месяцев приплода? И тогда было принято соломоново решение — ягненок превратился в козленка. Почти не утратив свое символическое значение. Милый белый козленок. Смирный и резвый. Но не ягненок. Впрочем, думаю, никто на это внимания не обратил.
