Ознакомительная версия. Доступно 28 страниц из 140
Простившись с 7-м корпусом, я выехал в г. Черновицы, где стояли штабы 8-й и 9-й армий, чтобы представиться своему новому командующему армии генералу Каледину и повидать генерала Лечицкого, которого привык уважать и любить еще со времен Японской войны, когда он командиром 24-го Восточно-Сибирского стрелкового полка состоял у меня в отряде.
Город Черновицы поражал своим благоустройством, богатством и, в особенности, великолепным зданием Буковинской митрополии. Пробыв в Черновицах два дня, я выехал в Яблоницы, где стоял штаб 23-го корпуса. Перед выездом из города встретил только что прибывших наших верховых лошадей и, к моему удивлению, увидал при них приказного 2-й отдельной Донской казачьей сотни Пузанова, состоявшего при мне постоянным вестовым. Поздоровавшись с ним, я ему объяснил, что как ни рад его видеть, но должен его отправить обратно в сотню, так как не имею права разлучать его с ней. Он мне ответил:
– Никак нет, Ваше высокопревосходительство, мне обратно в сотню вернуться нельзя, потому что сотня единогласно постановила приговор быть мне неотлучно при вас до окончания войны и наказала мне писать про вас, где вы пребываете и благополучны ли вы.
Командир сотни приговор утвердил и отправил его для доклада атаману отдела. Я был глубоко тронут этим приговором и рад сохранить при себе приказного Пузанова, к которому очень привык за время войны.
В пояснение того, как мог создаться подобный приговор, надо упомянуть, что за время войны, в конце 1915 года я получил от наказного атамана Донского и войскового атамана Кубанского казачьих войск утвержденные ими приговоры: первый – об избрании меня почетным казаком Донского войска по Калитвенской станице Донецкого округа, и второй – почетным стариком по Староминской и Новодеревянковской станицам Ейского отдела Кубанского казачьего войска. Оба приговора по представлению атаманов были высочайше утверждены.
Передавая приговор Староминской и Новодеревянковской станиц, состоявший при 7-м корпусе 3-й Уманский полк[344] передал мне и подарок от кубанцев: шашку, бурку, алый башлык и плеть в серебре.
Оба приговора, судя по их содержанию, состоялись, надо полагать, на основании писем казаков, присланных ими с театра войны, и в столь теплых выражениях, особенно Донской, что я был тронут до глубины души и обратился письмом к военному министру генералу Поливанову, в котором ходатайствовал об испрошении для меня Высочайшего разрешения на ношение хотя бы одного войскового мундира – Донского войска. Генерал Поливанов ответил, что так как избрание в почетные казаки не дает еще права на войсковой мундир и до настоящего времени пожалования мундиром удостаивались лишь некоторые особы совершенно в исключительных случаях, то он не признает возможным исполнить мою просьбу. Выходило, что, по мнению генерала Поливанова, командир корпуса, генерал-от-инфантерии, кавалер ордена Св. Георгия III и IV степеней и Бриллиантовых знаков Св. Александра Невского с мечами – не являлся еще особой.
В Яблоницу я прибыл 4 сентября 1916 года.
Встреча с генерал-лейтенантом Сычевским вышла совсем не такой, как я ее себе представлял. Наружно он мало изменился, но от прежнего светлого взгляда на жизнь, благожелательного отношения к войскам не осталось и следа. Все, высказанное им при встрече, выказывало мрачность его настроения и недовольство войсками. Еще более меня поразило его желание немедленно уехать. Он не согласился даже отобедать с нами, и пробыв со мной не более получаса, уехал, не представив мне никого, кроме начальника штаба генерал-майора Черепенникова.[345]
Проводив генерал-лейтенанта Сычевского, мы вошли в столовую, генерал-майор Черепенников представил мне всех чинов штаба, и мы сели обедать. И здесь замечалось такое настроение, будто все были настороже, на мои вопросы об условиях стоянки штаба и жизни в Лесистых Карпатах отвечали очень коротко, и я встал от этого первого моего обеда в 23-м корпусе с тяжелым впечатлением. Многое заставляло призадуматься, особенно общая подавленность настроения, которое всегда является основой всех неудач.
Первый же доклад начальника штаба – обстоятельный и вполне откровенный – в значительной степени выяснил мне положение. Оказалось, что войска переутомлены не только от непомерно многочисленного наряда в охранение (до половины и более всего состава частей), но и другими стеснениями в хозяйственном отношении. Войска стояли в окопах по высотам, а кухни из опасения потери их в случае неудачного боя – внизу, и людей по очереди, командами сводили вниз на обед. Горячую пищу варили раз в день. Не только не допускалось разведение костров для обогревания людей, но не разрешалось даже разводить огонь для варки чая в котелках. Из опасения тревоги людям не давали спать по ночам и удивлялись, что они в понуренном настроении.
Необходимо было немедленно объехать позиции и обойти войска. Но сделать это было нелегко и потребовало бы много времени. Корпус занимал по фронту до 70 верст, в его состав входили пехотные дивизии: 32-я,[346] 79-я,[347] 82-я и 59-я[348] и Конно-Уссурийская казачья дивизия.[349] Я решил на первый раз посетить штабы дивизий и в каждой дивизии собрать командиров полков на указанных начальниками дивизий сборных пунктах, а затем уже постепенно обходить самые позиции.
Ознакомительная версия. Доступно 28 страниц из 140
