Ознакомительная версия. Доступно 27 страниц из 132
Примеров тому много. Как-то прихожу в оперный театр. Директор встречает меня. Идет «Пиковая дама» на украинском языке. Я спрашиваю:
— А в Киеве разве не знают русского языка, поэзии Пушкина? Тем более и музыка русского композитора. Вы пытаетесь итальянские вещи петь на плохом итальянском языке, а русскую оперу на украинскую мову переводите. Почему?
— Ну, если этого не делать, — вполне серьезно говорит директор, — то украинцы никогда не будут знать русской культуры.
— А вы по-русски им объясните, они поймут…
Потом, когда Щербицкий стал первым секретарем, он занял определенную позицию: на каком хочешь языке, на таком и выступай.
Шелест же мог сказать членам Политбюро ЦК КПСС, что-де они не знают, что такое Украина, или что-то подобное.
Недовольство центра вызвало издание его книжицы «Украина моя советская». Сделали ему книжку помощники и отдел пропаганды ЦК во главе с Кравчуком. В какой-то мере участвовали в ее написании Шевель и Коробчук. Причем написали явно с националистическим уклоном. Предложили все это Шелесту, а тот, не подумав, подписал и издал на украинском, потом на русском языках. Это было воспринято очень негативно и поставлено ему в вину.
Но я никогда не считал его националистом. Никогда не считал его и подверженным влиянию западников, что произошло позже с Кравчуком и тем более сейчас — с Кучмой.
И Шелест никогда не мыслил себе Украину вне Советского Союза, как сейчас пытаются доказать. Проработав многие годы на заводах России, зная хозяйство Советского Союза изнутри, его авиационную промышленность, будучи убежденным коммунистом, он и в мыслях не держал ничего подобного.
Но, как говорится, в копилочку сбрасывались все «мелочишки», и когда Федорчук приехал, все это стало внимательно собираться.
Широкий резонанс получила злополучная поездка Шелеста на отдых в Трускавец, куда он прибыл со «своим» молоком: повез с собой корову и сено. К поезду специально прицепили товарный вагон. Все это разнеслось, конечно, по республике, да и в центре стало известно.
Не уехал он и из особняка, когда было принято такое постановление Политбюро ЦК. В Москве все подчинились — и Хрущев, и Микоян, и Кириленко, и другие выехали из особняков на Ленинских горах (мы их еще называли «Заветы Ильича»).
Потом эти особняки использовались для официальных приемов космонавтов, секретарей ЦК компартий зарубежных стран, глав правительств, президентов.
А вот Шелест в Киеве не подчинился. Это была большая парковая зона внутри города, и особняк там стоял хороший. Позже там сделали детскую больницу, как на ближней даче Сталина. Я еще, по-моему, докладывал Хрущеву о том, что Шелест не собирается уезжать, а тот меня успокаивал — ничего, уедет, мы с ним проведем работу.
Но Шелест так и не уехал, и это еще больше обострило негативное отношение к нему.
В Москве к национализму вообще относились очень настороженно, даже болезненно, и иногда из мухи делали слона. Да и к интеллигенции относились с подозрением.
А Шелест в чем-то заигрывал с интеллигенцией. Украинская же интеллигенция всегда была испорченной в том смысле, что они много говорили об этой самой «самостийности, незалэжнести» — «свободе» так называемой.
И они домитинговались сейчас до того, что впустили в Киев всю интеллигенцию Западной Украины. Те заграбастали все посты и теперь Украиной управляют. А интеллигенция, которая выросла при Советской власти, сейчас где-то на задворках.
Я же помню, как, будучи секретарем ЦК ВЛКСМ, за уши тащил Павлычко. Каждое его стихотворение для публикации в «Комсомольской правде» переводили на русской язык лучшие поэты, и таким образом вытащили Павлычко на уровень «ведущего поэта» Украины. А теперь он, забыв обо всем, стал одним из самых ярых, самых злых, самых враждебно настроенных к «москалям» украинцев.
С приходом Щербицкого всех этих национальных (кто-то их называет националистическими) проявлений меньше не стало. Но их не собирали, их не аккумулировали, не подводили под конкретную фигуру.
А при Шелесте все шло целенаправленно против него. Федорчук собирал все факты национальных и националистических проявлений по крохам, и все это ставилось в строку Шелесту, и только ему.
Отставка Шелеста, в общем-то, уже была подготовлена, и Украина, и актив — все ее ждали. И все видели, что идет в открытую борьба за кресло первого секретаря, что Щербицкий безудержно рвется в это кресло. В то же время всем было ясно: руководят его действиями из Москвы, а на Украине только подливают масла в огонь…
С Шелестом мы потом уже по-хорошему встречались в восьмидесятых годах в Москве. Мы, как бойцы, вспоминали минувшие дни. Обсуждали, осуждали…
Тему снятия Хрущева затронули после того, как Шелест в каком-то интервью выразил сожаление, что участвовал в этой акции, и назвал ее «заговором». Я ему тогда сказал:
— Петр Ефимович, вы-то участвовали во всем и согласились, чтобы на пленуме, когда Хрущева освобождали, не открывать прений. Не пожелали этого Брежнев да и другие члены Политбюро, в том числе и вы, я думаю. А многие сидевшие в зале были не согласны с этим. Делегаты явно хотели услышать его выступление и, может быть, сказать о том, что не во всем Хрущев виноват, могли и назвать членов Политбюро, которые подсовывали Хрущеву решения. А всех собак на одного Хрущева повесили. Те же «елочки» для дойки коров, о которых кричали, разве Хрущев силой вводил? — Полянский ответ должен был держать. И вы знаете, что не случайно не открыли прения на октябрьском пленуме ЦК — побоялись, что еще кому-то достанется. Вы торопились голосовать и избрать Брежнева.
Шелест, который сам разъяснял первым секретарям обкомов партии и членам ЦК КП Украины, приехавшим на пленум в октябре 1964 года, как, зачем и почему снимают Хрущева, вдруг потом в интервью говорил, что якобы он стоял за то, что не стоило снимать Хрущева, что Хрущев мог бы еще поработать, и прочее.
Многое я тогда ему высказал. Но это уже потом я ему говорил, что и он был виновен, что нужно было быть более принципиальным. И он это осознал, но было поздно.
Щербицкий ко мне относился неплохо даже при Шелесте.
И после отставки Шелеста отношение его ко мне оставалось нормальным. То же — в аппарате Совета Министров, на местах, в областях — везде и всюду меня принимали хорошо. Никаких таких вещей, которые бы меня не удовлетворяли, унижали или оскорбляли, не допускалось.
Так как Щербицкий интересовался больше спортивными делами, а я курировал Комитет по спорту, то он мог мне прямо позвонить, посоветоваться, обсудить успехи спортсменов.
Мог даже посоветоваться по кадровым вопросам. Это было однажды и при Шелесте, но то особый случай.
Когда у нас не стало первого секретаря Киевского обкома партии, Шелест неожиданно выдвинул на это место Цибулько, завотделом парторганов ЦК партии Украины. Володю Цибулько я хорошо знал, так как он был секретарем Центрального райкома комсомола в Донецке.
Ознакомительная версия. Доступно 27 страниц из 132
