Затем Ленкина мать закрыла окно, и больше мы ничего не слышали.
Вот такие были истории с этой собакой (которую, кстати, назвали попросту Мальчиком).
И вот собака была моя (мне подарил ее Колупаев на день рождения), и мы сидели возле нее, гладили, кормили и поили, вытирали пол, и снова поили, ну и так далее, пока не пришла с работы мама.
– Ой, а вы еще здесь? – удивилась мама. – Я уж думала, вы давно во дворе гуляете. Понравилось в гостях-то?
– Мам, – очень волнуясь, сказал я. – Смотри, что мне подарили.
Мама изменилась в лице и спросила:
– Как это подарили? Это же ваша общая дворовая собака?
– Да. А теперь она моя.
– Ну поздравляю, – слабо улыбнулась мама и пошла на кухню.
– Ну ладно, Лева, прощай, – шепотом сказал Колупаев и покинул помещение. А за ним и все остальные.
– Лева! – позвала меня мама с кухни. – Пойди сюда! Мне с тобой поговорить надо.
Я вышел на кухню и прислонился к дверям, готовый ко всему.
– Ну во-первых, – сказала мама, глядя почему-то в стол, – посуду не помыли, все разбросали. Я же тебе говорила, что ты остаешься за хозяина, и будь добр вообще...
Мама не договорила эту мысль и перешла к следующей:
– Кроме того, я тебя хотела спросить: а что ты собираешься делать с этой собакой?
– Как что? – удивился я. – Я ее собираюсь дрессировать.
– Очень интересно, – кисло усмехнулась мама. – Дрессировщик. Ну а кто ее будет кормить, поить, гулять с ней утром и вечером?
– Я, – сказал я. А вы бы что сказали на моем месте?
– Ну хорошо! – в сильном раздражении сказала мама. – Это мне все понятно. Но, к твоему сведению, это трехмесячный щенок. От каких родителей – неизвестно. Ладно. Привитый или не привитый – неизвестно. Ладно. Помрет от чумки или не помрет – неизвестно. Ладно. А если он бешенство у нас подхватит? Тогда что?
Тут глаза у мамы наполнились совершенно непрошенными слезами, и я действительно испугался.
Да и она, честно говоря, тоже. С женщинами такое бывает.
– Мам, ну можно же его свозить к ветеринару, – сказал я.
– Ты повезешь? – жестко спросила она.
Возникла пауза. Мама довольно тяжело дышала. Наконец она успокоилась и сказала:
– Не приводи к нам больше своего Колупаева. Не хочу его видеть. Сурена приводи, а этого... не надо.
Я молчал.
– Теперь вот что – пусть он поживет у нас два-три дня, я посмотрю, как ты за ним ухаживаешь. А потом свозим его действительно в лечебницу и решим, что делать. Понятно? Иди тряпки старые поищи. И устрой место.
* * *
Я побежал искать тряпки, ни жив ни мертв от страха и восторга. Впрочем, мама, конечно, нашла их сама.
Мы сидели с ней возле щенка и разглядывали его.
– Ах ты, бедный подкидыш! – вздохнула мама. – А если отец будет против? – спросила она меня. – Ну что я ему скажу? У нас квартира-то крошечная!
– Мама! – попросил я ее со всей силой душевной муки, на которую был способен. – Ну скажи ему что-нибудь!
Мама рассмеялась и на время забыла о Мальчике.
Долго они шушукались на кухне с папой, а потом просто отправили меня спать, положив в моей комнате и собаку.
Ночью Мальчик встал и начал бродить по комнате, стуча лапами. Я подозвал его.
Он сунул мне в руки морду.
В темноте светились странные грустные глаза.
Мальчик несильно и бережно покусал мне пальцы, потом вдруг залез на одеяло, сильно потоптался на мне, устроился и заснул.
Утром я встретил в прихожей маму, которая почему-то мыла пол в такое неурочное время.
– Я знаю! – тяжело дыша, сердито сказала она. – Я знаю, что это твоя обязанность, но извини, когда папа уходит на работу, я не могу терпеть эту грязь и вонь!
Я молча пережидал, пока мама выльет в туалет грязную воду и прополощет тряпку.
Тряпка воняла Мальчиком.
* * *
Шли дни. Я привыкал к щенку. Да и мама тоже. Она выносила его гулять, ставила на траву и требовала, чтобы он писал. Она даже купила мне книгу про воспитание собак.
Но ровно на третий день вечером она сказала:
– Завтра едем к ветеринару! Учти, я отпросилась с работы, приходи домой ровно в два часа.
Я кивнул, и сердце у меня заколотилось.
Совершенно не помню, почему в этот день я задержался в школе. Наверное, было классное собрание.
В квартире, которую я открыл ключом в дрожащей руке, никого не было. Ни мамы, ни Мальчика.
«Значит, мама поехала к ветеринару одна», – подумал я.
Это было даже лучше. Я боялся ехать в клинику, где животных усыпляют, делают им уколы и операции. Мне не хотелось сидеть в очереди, где будут такие же несчастные собаки, как моя.
Мама вернулась домой очень поздно.
Мальчика с ней не было.
Я долго молчал. Ждал, что она сама что-нибудь скажет. Но она тоже молчала, только пила чай и ела случайный бутерброд. Было видно, что мама очень устала и проголодалась.
– Мама, ты где была? – спросил я. – Что с собакой? Она что, умерла?
– Нет, почему, – сказала мама. – Ничего она не умерла, прекрасно себя чувствует. Просто врач сказал, что у нас ей будет плохо. Ей нужно уколы делать, кормить специальным кормом. Я ее оставила в питомнике при клинике. Понятно?
* * *
Я долго ходил по квартире, хватаясь за предметы.
Потом долго лежал, молча глядя в потолок.
Потом долго одинаковым бесцветным голосом требовал, чтобы мама поехала обратно. Пока она на меня не закричала.
Потом еще три дня плакал тайком.
А потом...
Да, вы правильно догадались. Потом настала другая жизнь. И мне нужно было жить эту жизнь, а не думать беспрестанно о маленькой белой собачке.
Я даже заставил себя поверить в то, что Мальчик жив и ему где-то там хорошо.
Пока однажды, вспоминая эту историю, я вдруг с ужасом не спросил свою маму:
– Мам, так ты что, в питомнике его оставила? Для опытов? Для вивария?
– Господь с тобой! – сказала мама. – Отвезла на Птичку, конечно. Долго стояла. Отдала там за полтинник какой-то женщине. Не помню уже. Кажется, женщине. Или мужчине?
Всю жизнь я думал – писать или не писать мне этот рассказ? Ну конечно, да, история обычная, и морали в ней никакой нет.
И все-таки решил написать.
* * *
Так, на всякий случай.
