забралась на табуретку, пытаясь дотянуться до коробки с вышивкой, и произнесла, чуть надув губы:
– Цзифу[50], помоги.
Шуя Ганъюн несколько раз растерянно моргнул, думая, что ему показалось, но тут же достал ей коробку. Спрыгнув с табуретки, Ма Жуши, не глядя на него, важно прошла мимо, сунула в рот очередной танхулу, которые он часто покупал ей, и вновь сказала:
– Спасибо, цзифу.
В тот же вечер Шуя Ганъюн, с не сходящей с лица улыбкой, разрисовал веер нежными цветами вишни и подарил Ма Жуши под ярко сияющим взглядом Ма Цайтянь.
Думая о том, сколь многое пропустил за эти два с небольшим месяца, Лю Синь свернул на улицу, где находился «Хмельной соболь». Он почти дошел до таверны, как вдруг увидел толпу смеющихся городских стражников.
Их ранее сияющая светло-голубая форма утратила свой лоск, зато на лицах появились гадливые улыбки. С ними-то стражи и смотрели на Го Тайцюна, стоящего чуть поодаль с самодельным копьем.
Воины, смеясь, показывали друг другу приемы, которые Го Тайцюн пытался повторить. Он был настолько сосредоточен на своей тренировке, что даже не замечал: это представление организовано исключительно для него одного, и он отнюдь не зритель.
Слыша едкие комментарии о техниках друга, Лю Синь прошел через толпу стражников, задев нескольких из них плечом и стряхивая скопившийся на зонтике мокрый снег в их сторону. Холодные капли вмиг стерли глумливые усмешки с лиц нахалов.
Подойдя к Го Тайцюну и не обращая внимания на ворчание за спиной, юноша всучил ему коробки со сладостями.
– Эй, ты, хлыщ с зонтиком, – угрожающе пробасили позади Лю Синя.
Юноша развернулся полубоком, глядя на толпу стражников в нескольких чажанах от себя, которые, кажется, только и ждали очередное свежее мясо, как стая голодных псов.
– Тебя уважению научить? – выступил один, перехватывая свое копье.
Лю Синь поднял руку и, выставив средний палец, медленно потер им свой висок:
– Сам как-нибудь справлюсь. Благодарю за заботу, господа.
Трое воинов, вспыхнув, тотчас устремились к нему, но их быстро перехватили сослуживцы.
– Это какой-то очень знатный воин. Посмотрите на его меч!
Лю Синь чуть нахмурился и окинул взглядом свои висящие на поясе ножны. Приподняв бровь, он усмехнулся и, подхватив Го Тайцюна под руку, повел его внутрь.
– Все еще хочешь примкнуть к ним? – спросил юноша.
Го Тайцюн растерянно оглянулся несколько раз и непонимающе уставился на друга:
– Я просто хочу быть полезным городу!
– Что там с теми техниками, которые ты записывал? Я оставил тебе и несколько своих записей.
Го Тайцюн тут же помрачнел:
– Все сгорело вместе с домом.
Лю Синь понимающе кивнул и прошел через зал, где уже бесновалась толпа. В углу все так же сидела главнокомандующая. К вину она вновь не прикоснулась, однако бросила на проходящего мимо юношу заинтересованный взгляд из-под капюшона.
На следующий день, придя домой к Сяо Вэню вместе с Тан Цзэмином, Лю Синь сразу же наткнулся на лениво развалившихся в гостиной Ван Цзяня и Пэй Сунлиня. Мужчины спорили о правдивости легенд, что ходили в их родных землях.
– Говорю тебе, Паньгу[51] зародился в курином яйце! – цыкнул Пэй Сунлинь, закидывая в рот орех и глядя в потолок.
– Да в каком курином-то, если в драконьем! – возмутился Ван Цзянь, кидая в оппонента маленькую подушку, которую выдернул из-под головы.
Тоже знающий эту легенду Лю Синь улыбнулся. Тан Цзэмин тихо прикрыл дверь, после чего снял с плеч ифу белый плащ и забрал зонтик, тут же уносясь на кухню, чтобы подогреть чай.
Оправив подол халата, Лю Синь прошел в зал:
– Если Паньгу был первым человеком, то когда он пробудился ото сна восемнадцать тысяч лет спустя, откуда же взялся топор, с помощью которого он создал мир?
Ван Цзянь и Пэй Сунлинь тут же вскинули головы, услышав голос Лю Синя, и мигом поднялись со своих мест.
– Т… топор? – нахмурился Пэй Сунлинь.
– Ага, – посмотрел на него тихо посмеивающийся Лю Синь. – Кто его выковал?
Оба северянина задумались. Юноша прошел мимо, слыша, как они снова начали собачиться друг с другом, перебирая теории и оставив в покое природу яйца.
Тан Цзэмин, усмехнувшись, пошел вслед за Лю Синем, но чуть не запнулся о груду коробок и свертков, которыми была завалена мастерская.
Сяо Вэнь вынырнул из этой кучи и с радостной улыбкой поприветствовал:
– О, вы пришли!
Стоя на пороге, Лю Синь перевел на лекаря вопросительный взгляд.
– Это всё подарки, – закатил глаза Сяо Вэнь, вновь ныряя в груду коробок. – У меня не нашлось времени их разобрать. Пока мы были на Севере, наши благодарные клиенты оставляли их на заднем дворе. Так что пока настаивается очередная вытяжка, я решил тут… – лекарь упер руки в бока, растерянно оглядываясь по сторонам, – прибраться.
Лю Синь еще с минуту посмотрел на этот бедлам, после чего закатал рукава и прошел внутрь.
Тан Цзэмин, которому не нашлось места в заваленной мастерской, уселся в главном зале с остальными мужчинами, греясь у камина.
Спустившийся мрачный Гу Юшэн, от которого сильно разило выпивкой, рухнул на софу и, потирая висок, поставил перед собой кувшин вишневого вина.
Тан Цзэмин повел носом и посмотрел на чарки, от которых исходил приятный аромат.
Вспомнив, как ифу любил вечерами сидеть в зале их дома и читать под треск камина, попивая белое грушевое вино, Тан Цзэмин внезапно ощутил желание попробовать этот напиток и понять его прелесть.
О книгах он даже не вспомнил.
Тан Цзэмин любил рассказы Лю Синя, однако сам никогда не читал легенд или повестей, предпочитая биографические записи или трактаты об отношениях знаменитых и выдающихся людей прошлых столетий, как они вели войны и сражались за свои права. Наверняка Лю Синю это показалось бы жутко скучным, поэтому Тан Цзэмин никогда не поднимал с ним тему чтения.
Посмотрев на сидящего рядом Цзина, который уснул под бубнеж двух северян, мальчик потянулся к его так и не тронутой чарке с вином, но почти сразу же получил шлепок по руке.
– Рановато тебе пить, малец, – усмехнулся Гу Юшэн.
Тан Цзэмин прищурился и сложил руки на груди:
– Мне уже тринадцать.
– Тебе еще тринадцать.
Гу Юшэн осекся и нахмурил брови, о чем-то задумавшись.
Не став больше тянуться за вином, Тан Цзэмин поднял с пола большую зеленую черепаху, которую они принесли с собой, и направился к лошадям на задний двор. Байлинь, у которого только что отобрали друга, тут же поскакал следом.
Когда Лю Синь вместе с Тан Цзэмином уже собирались уходить, решив отказаться от ужина, – их ждали в другом месте, – юноша внезапно замер возле порога. Обернувшись, он внимательно посмотрел на все еще спорящих о чем-то у камина мужчин.
На следующий день, едва небо посветлело, Лю Синь ступил на разрушенную рыбную улицу.
Мародеры уже растащили все ценное, что здесь было, не оставив даже ободранных шелковых занавесок.
Запах гари и уныния накрыл это место. Было так тихо, что, казалось, можно услышать тихо падающий с неба снег, так похожий на пепел.
Юноша окинул взглядом черные обугленные балки некогда красивых лавок, у которых всегда до самого позднего вечера толпился народ, и двинулся в сторону знакомого дома. Точнее, того, что от него осталось.
Пройдя через главный зал и видя сгоревшую практически дотла крышу, он вышел на задний двор.
Го Тайцюн стоял посреди сожженных копий и тренировочных чучел, словно потерявшийся призрак, погрязший в печали.
Даже со спины Лю Синь чувствовал его боль от потери дома, который за столько лет стал ему родным.
Услышав шаги, Го Тайцюн обернулся и тут же растянул губы в слабой улыбке.
– Надо же… ты смог пробраться по этой улице, не замарав свои светлые одежды углем, а я даже свои серые всегда умудряюсь запачкать, – удрученно произнес он, смотря на подол собственного халата, на котором чернели следы сажи. – Наверное, А’Мянь опять на меня разозлится.
Лю Синь ничего не ответил, только приподнял уголки губ.
Го Тайцюн замолчал. Казалось, он совсем забыл, что здесь есть кто-то еще. Все эти дни бедняга в одиночку навещал руины. Ни Сы Мянь, ни ее отец не желали
