ее. Да.
— Ты был влюблен в нее. Так же, как и Хранитель. Как и Мими.
— Это было очень давно.
— Вы бы разбомбили Пентагон ради нее.
Улыбка Адама — слабая, тусклая.
— У нее действительно была сила.
— Она сказала, что деревья говорили с ней. Что она их слышит.
Пожатие плечами. Быстрый взгляд на наручные часы. Ему надо вернуться в город, чтобы подготовить лекцию. От переизбытка прошлого Адама подташнивает. Выходит, когда-то он был моложе, злее. Принадлежал к другому виду. Просто неудачный эксперимент. Лишь настоящее заслуживает того, чтобы о нем беседовать.
Дуглас не унимается.
— Думаешь, с ней действительно что-то говорило? Или она просто…
Когда появились люди, на планете было шесть триллионов деревьев. Осталась половина. Еще половина исчезнет через сто лет. Что бы ни говорили весьма многие о своей способности понимать исчезающие деревья, весь вопрос в том, что мы слышим только одну сторону — людей. И все же Адам испытывает к проблеме интерес. Что слышала мертвая Жанна д'Арк? Это было озарение или заблуждение? На следующей неделе ему предстоит рассказывать старшекурсникам о Дюркгейме, Фуко, криптонормативности: о том, что разум — всего лишь еще одно оружие контроля. О том, что «разумное», «приемлемое», «соответствующее здравому смыслу» и даже «гуманное» — понятия куда более молодые и неоперившиеся, чем можно себе представить.
Адам бросает взгляд им за спину, на бетонный каньон Бивер-стрит, Бобровой улицы. Бобры: существа, на чьих шкурах вырос этот город. Изначальная Манхэттенская биржа. Он слышит свой ответ со стороны.
— Раньше деревья все время разговаривали с людьми. Здравомыслящие их слышали.
Вопрос в том, заговорят ли они снова, перед концом.
— Той ночью… — Дуглас поднимает лицо к стене небоскреба. — Когда мы послали тебя за помощью… Почему ты вернулся?
Гнев захлестывает Адама, как будто они снова сейчас поссорятся.
— Слишком поздно. Поиск помощи занял бы несколько часов. Она уже была мертва. Если бы я пошел в полицию… она бы все равно умерла. А мы бы угодили в тюрягу.
— Ты этого не знал, чувак. И сейчас не знаешь.
Ярость — радикальная разновидность горя, которую время никогда не искоренит.
Они проходят мимо небольшого церциса двадцати футов высотой. Его хребет согнут дугой, а конечности изгибаются, как у балерины, танцующей на спине быка. До изобилия пурпурно-розовых съедобных почек, растущих прямо из ствола и тонких веток, еще целая зима. Семенные коробочки болтаются, словно многочисленные висельники. Говорят, Иуда повесился на церцисе. Это достаточно новый миф, как и все мифы о деревьях. Иудины деревья растут в укромных уголках Нижнего Манхэттена. Это погибнет, не успев расцвести и двух раз.
Мужчины останавливаются на Бэттери-плейс, где их пути расходятся. Дальше по улице и за Водой — статуя Свободы. Существует некая белка, гипотетический зверек, предмет бесконечных восхвалений, которая вечно бегает по кронам обширного леса-призрака, простирающегося до Миссисипи. Белка не касается земли лапками. В реальном мире ей бы пришлось скакать с острова на остров, по разрозненным фрагментам вторичного леса, окруженным шоссе, где повсюду лежат трупы сбитых зверей. Но мужчины стоят и смотрят, как будто перед ними в самом деле начинается бескрайний лес.
Они Поворачиваются друг к другу и обнимаются на прощание, как медведи, испытывающие друг на друге силу. Как будто больше никогда не увидятся в этой жизни. Как будто «никогда» наступит слишком скоро.
ДЕРЕВЬЯ УПРЯМО МОЛЧАТ. Нилай сидит во внутреннем дворике Стэнфорда — межгалактическом ботаническом саду — и ждет объяснений. Призвание всей жизни пошло наперекосяк. Он потерял след, на который они его натолкнули. Что теперь?
Но деревья пренебрегают им. Выпуклый резервуар для воды бутылочного дерева, колючая броня сейбы великолепной: не слышно даже шороха листвы. Как будто родственная душа — в единственной галактике, где таковую удалось отыскать — при первой же неудаче перешла от блаженства к панике и обрубила все каналы связи. Он портит туристам фотографии. Никому не нужен снимок милого, псевдо-испано-романского монастырского дворика с каким-то калекой на переднем плане. Он разворачивается, чтобы уехать, разъяренный, как любой отвергнутый любовник. Но куда ему идти? Даже вернуться в свои апартаменты над штаб-квартирой «Семпервиренс» равнозначно унижению.
Он бы позвонил матери, но сейчас в Бансваре — где она проводит большую часть года, готовясь к смерти — глубокая ночь. Мать с опозданием на десять лет поняла, что у Нилая нет и не будет никакой Рупал, что наука не вернет ему ноги, и что лучший способ любить сына — позволить ему пребывать в изоляции. Она теперь возвращается, только когда он попадает в больницу, где врачам приходится обрабатывать эпических размеров пролежни и удалять омертвевшие части ступней и ягодиц. Каждый авиаперелет — сеанс боли. Он ей не скажет, когда в следующий раз угодит в лапы врачей.
Он катится по Овалу к грандиозному строю пальм. Небо чересчур ясное, день чересчур жаркий, и все стволы превратились в синхронизированные солнечные часы. Он находит тенистое местечко — популярность этого вида спорта растет во всем мире. А потом сидит неподвижно, стараясь пребывать только здесь и сейчас, дома. Не получается. Через минуту он уже проверяет телефон на предмет сообщений, которые еще не отправлены. Где люди могут жить? Эльфы, наверное, правы: только среди символов, в симуляции.
Когда он кладет гаджет обратно в чехол для инвалидной коляски, устройство жужжит, как стая цикад. Сообщение от его личного искусственного интеллекта. Живого, уклончивого существа, которое дразнит его своим сходством с человеком. С детства, еще до падения, Нилай мечтал о таком питомце-роботе. Этот превосходит все пророчества из научной фантастики, прочитанной давным-давно: он умнее, льстивее и покладистее. Работает круглосуточно, отслеживает деятельность человечества целиком и докладывает о результатах. Он послушен и неутомим, и у него — как у той единственной разновидности существ, которым Нилай теперь доверяет, — нет ног. Нилай склоняется к выводу, что ноги — признак безумия эволюции.
Нилай и его люди создали этого домашнего любимца, и теперь создает он кое-что для него. ИскИну велено следить за любыми новостями на тему, которой нынче одержим его хозяин: древесная коммуникация, лесной интеллект, микоризные сети. Патриция Вестерфорд, «Тайный лес»… Книга пронизана жуткими отголосками тех шепотов, которые он слышал десятилетия назад от инопланетных форм жизни, теперь не удостаивающих его своим вниманием. Он за это поплатился статусом креативного руководителя собственной компании. Они хотят от него большего, хотят, чтобы он платил и спасал. Но как?
Он открывает сообщение от бота. Оно содержит ссылку и название: «Слова воздуха и света». Уровень рекомендации — максимальный из тех, на какие способен питомец. Даже в тени Нилай
