Этот человек для Адама — все равно что брат, восставший из мертвых. Мужчина прячет под бейсболкой лысину; а в воспоминаниях Адама у него был роскошный хвост. Поначалу Адам не в силах вспомнить, кто это. Потом вспоминает — и сразу хочет забыть. Но уже поздно что-либо предпринимать, можно лишь подойти, схватить незваного гостя за руку, смеясь над внезапностью встречи и подлостью судьбы, готовой вновь и вновь разыгрывать старое представление.
— Пихта.
— Клен. Ого! Глазам своим не верю! — Они обнимаются, как два старика, уже преодолевшие финишную черту. — Господи боже! Жизнь полна сюрпризов, да?
Не то слово. Психолог не может перестать качать головой. Не нужен ему такой поворот. Труп, который жестокие археологи вытаскивают из кургана — не он! Но встреча в некотором смысле забавная. Случай — комик, который идеально чувствует подходящий момент.
— Это… ты здесь ради вот этого? Адам машет рукой в сторону бурлящей толпы, спасающей человечество от самого себя.
Павличек… да, точно, его фамилия — Павличек… морщит лоб и оглядывает площадь. Как будто только что сообразил, где находится.
— О нет, чувак. Только не я. Теперь я просто зритель. Я и на людях нечасто бываю. Не высовывался с тех пор, как… ну, ты знаешь.
Адам берет мужчину — все еще неуклюжего, как подросток — за костлявый локоть.
— Давай прогуляемся.
И они прогуливаются по Бродвею, мимо «Ситибанка», «Америтрейд», «Фиделити». Годы, которые им нужно наверстать, в Нью-Йорке пролетают за минуту. Профессор психологии в Нью-Йоркском университете, с женой, которая публикует книги по самопомощи, и пятилетним сыном, который хочет стать банкиром, когда вырастет. Давний сотрудник Бюро по управлению землями, в перерыве между вахтами приехавший повидаться с приятелем. Вот и вся история. Но они продолжают идти — мимо шпиля Тринити-черч, мимо призрака того самого платана, под которым когда-то дельцы договорились торговать акциями, а теперь здесь главный машинный зал всей системы свободной торговли. Они продолжают разговаривать, огибая прошлое по такой замысловатой траектории, что час спустя Адам не в состоянии ее повторить. Дуглас все время трогает козырек бейсболки, как будто хочет приподнять ее перед каждым прохожим.
— Ты… поддерживаешь с кем-нибудь связь? — спрашивает Адам.
— Связь?
— С остальными.
Дуглас возится с бейсболкой.
— Нет. А ты?
— Я… нет. Понятия не имею, что с Шелковицей. А вот Хранитель… Это прозвучит как бред. Он как будто ходит за мной по пятам.
Дуглас останавливается на тротуаре, посреди толпы бизнесменов.
— В смысле?
— Я, наверное, спятил. Но я много путешествую по работе. Лекции и конференции по всей стране. И по крайней мере в трех городах я видел уличное искусство, которое выглядит точно так же, как его старые рисунки.
— Древесный народ?
— Да. Помнишь, какие они были странные…
Дуглас кивает, трогает козырек. На тротуаре перед ними группа туристов огибает дикое животное. Огромное, мускулистое, атакующее, с раздутыми ноздрями, длинными страшными рогами, готовыми разорвать толпу, которая кружит рядом и делает селфи. Семь тысяч фунтов бронзового партизанского искусства: скульптор привез статую под покровом ночи и оставил у входа в Фондовую биржу в качестве подарка общественности. Когда городские власти попытались его убрать, люди выступили против. Троянский бык.
Считанные недели прошли после того, как одна балерина исполнила пируэт на спине быка и стала героиней потрясающего плаката новейшего движения «Остановите человечество».
КАКОВО
НАШЕ
ЕДИНСТВЕННОЕ ТРЕБОВАНИЕ?
#OCCUPYWALLSTREET
ПРИНОСИТЕ ПАЛАТКУ
Люди по очереди фотографируются с атакующим зверем. Дуглас, кажется, не понимает иронии. Его взгляд устремлен куда угодно, только не туда, куда смотрит толпа. Он что-то скрывает.
— Итак… — Он потирает шею. — У тебя все неплохо сложилось?
— Безумно повезло. Хотя приходится пахать. Исследования… мне нравятся.
— Что за исследования?
У Адама на этот случай есть подготовленная речь для всех, от редактора антологии до незнакомца в самолете, и он исполнял ее тысячи раз. Но этот человек… он заслуживает большего.
— Я уже работал над этой темой, когда мы встретились. Когда мы впятером… С годами кое-что изменилось. Но основная проблема все та же: что мешает нам увидеть очевидное?
Дуглас кладет ладонь на медный бычий рог.
— И? Что мешает?
— В основном другие люди.
— Знаешь… — Дуглас бросает взгляд на Бродвей, как будто проверяя, что так разгневало быка. — Возможно, я сам додумался до этой идеи.
Адам смеется так громко, что туристы оборачиваются. Он вспоминает, почему когда-то полюбил этого человека. Почему доверил ему свою жизнь.
— Есть и более интересный вопрос.
— Как некоторым людям удается увидеть?..
— Именно.
Азиатский турист жестом просит двух мужчин ненадолго отойти от статуи, чтобы он мог сделать фото. Адам подталкивает Дугласа, и они идут дальше, в парк Боулинг Грин, крошечный, как слеза.
— Я много думал, — говорит Дуглас. — О том, что произошло.
— Я тоже, — отвечает Адам и ему мгновенно хочется отказаться от лжи.
— Чего мы надеялись достичь? Что мы делали?
Они стоят под сенью закамуфлированного платана, самого покорного из восточных деревьев, на том самом месте, где остров был продан людьми, которые прислушивались к деревьям и очищали их. Оба смотрят на фонтан, похожий на гейзер.
— Мы поджигали здания, — говорит Адам.
— Да, мы это делали.
— Мы верили, что люди совершают массовое убийство.
— Верно.
— Никто другой не понимал, что происходит. Если бы люди вроде нас не форсировали события, не было шансов все остановить.
«Клюв» бейсболки Дугласа раскачивается взад-вперед.
— Знаешь, мы не ошиблись. Посмотри по сторонам! Внимательные люди уже поняли, что вечеринка окончена. Гея мстит.
— Гея? — Адам улыбается, но с болью.
— Жизнь. Планета. Мы уже платим по счетам. Но даже сейчас, если скажешь такое вслух, тебя объявят чокнутым.
Адам внимательно смотрит на собеседника.
— Так ты бы все повторил? То, что мы делали?
Вопросы философов-изгоев звучат в голове Адама. Запретные вопросы. Сколько деревьев равнозначны одному человеку? Может ли надвигающаяся катастрофа оправдать небольшое, точечное насилие?
— Все повторил? Не знаю. Я не понимаю, о чем ты.
— О поджогах зданий.
— Я спрашиваю себя по ночам, может ли все, что мы сделали — все, что мы могли бы сделать — когда-либо возместить смерть той женщины.
А потом обоим кажется, что день сменяется ночью, город — елово-сосновым лесом, парк вокруг них весь в огне, и прекрасная, странная, бледная женщина лежит на земле, просит воды.
— Мы ничего не достигли, — говорит Адам. — Совсем ничего.
Они поворачиваются, чтобы покинуть парк, слишком людное место для такого разговора. Только у ворот в низкой железной ограде оба понимают: нет места безопаснее.
— Она бы все повторила.
Дуглас показывает на грудь Адама.
— Ты любил ее.
— Мы все любили
