недостаточно, чтобы сражаться с фалангой. Тогда он приказал вспомогательным отрядам и вексилляциям опередить легион и броситься на вражескую фалангу. Позади шли седьмая, девятая, пятая и шестая когорты, образуя вторую линию, замыкала строй третья линия, обычная для triplex acies, с двойной по численности первой когортой, а также второй, третьей и четвертой.
Вспомогательные войска и дополнительные подразделения яростно накинулись на фалангу Анаксагора. Воины знали, что если они будут храбро и смело служить Риму, проведя двадцать пять лет во вспомогательных частях, то получат гражданство и даже собственный надел. Хорошая приманка, если говорить о далеком будущем. А на ближайшее будущее была другая: разбой, разграбление города, который они рассчитывали взять в тот же день. Это тоже подбадривало их.
Анаксагор и Феофан возглавили фалангу, сражавшуюся против вспомогательных римских соединений.
Столкновение было жестоким. Длинные сарисы греческой фаланги сеяли хаос среди вспомогательных войск, но первые ряды римлян не дрогнули. Были потери, однако строй разорвать не удалось.
Солдатам вспомогательных войск, многие из которых были ранены и угнетены, Лукулл приказал отступать по проходам, открывавшимся между седьмой, девятой, пятой, шестой и восьмой когортами; на передовую вышли свежие легионеры, полные сил и рвавшиеся в бой. Завершение длительной осады помимо выплаты жалованья подразумевало грабеж, мысль о котором также подстегивала простых солдат. Но прежде всего снятие осады означало возможность покинуть далекий остров, которым все были сыты по горло.
Схватка была ожесточенной, сарисы снова и снова таранили неприятеля, но легионеры ломали их мечами или пропускали длинные копья между своими рядами так, чтобы они не причиняли вреда: большинство солдат оставались целыми и невредимыми. Щиты защищали их во время рукопашной, и римляне яростно кололи врагов своими гладиями.
Фаланга Анаксагора дрогнула и начала распадаться одновременно в нескольких местах.
Лукулл, наблюдавший за битвой, надеялся на успех, но предвидел и большие потери среди своих воинов: Анаксагор готов был умереть, лишь бы убить как можно больше римлян. Проквестор размышлял о том, не прислать ли новое пополнение: можно было опять отправить на передовую вспомогательных или задействовать более опытные когорты, все еще находившиеся в тылу.
Лукулл провел рукой по губам, все обдумал и вызвал трибуна:
– Возьми пару центурий, самых опытных солдат, и выведи на передовую вместе со вспомогательными, которым также пора возвращаться в бой, – объяснил проквестор. – Пусть ветераны окружат Анаксагора. Я хочу, чтобы он умер. Я хочу, чтобы он умер… сейчас же.
Митиленские ворота, внутри города
Цезарь сражался на передовой.
Как и Питтак.
Римский трибун опознал главного врага и, пробираясь между копьями и мечами легионеров, построившихся черепахой, добрался до сражавшегося Питтака.
Затем яростно всадил в него меч.
Питтак завыл от боли.
Полководец упал, и лучники отпрянули, почти невольно. Некоторые бросились бежать, за ними последовали остальные. Они устремились на городские улицы в поисках укрытия, хотя им вряд ли удалось бы остаться в живых.
Цезарь вместе с несколькими легионерами быстро взобрался на крепостную стену.
Под стенами Митилены
Такого Анаксагор не ожидал. Он сражался на передовой, подавая пример своим солдатам, и не смог вовремя увидеть обступивших его римлян.
Вскоре он был сражен, пронзенный десятком легионерских мечей.
Составлявшие фалангу воины могли обратиться в беспорядочное бегство, как только что сделали лучники, разбежавшиеся по городу после гибели Питтака, но Феофан встал во главе войска и удержался на месте, приказав отступить всего на несколько десятков шагов, чтобы отвести фалангу от первого ряда римлян. После этого он отправился вести переговоры о сдаче, сопровождаемый лишь несколькими митиленскими аристократами, которых Анаксагор прихватил с собой в качестве заложников, готовясь к рискованной вылазке за пределы города. Воины павшего Анаксагора не сразу сообразили, что происходит. Когда они все поняли, Феофан и его родовитые спутники уже находились в безопасности, в палатке римского проквестора, а римские когорты возобновили жестокий натиск, который не прекращался до тех пор, пока защищавшую город фалангу не уничтожили.
Солдаты Анаксагора бились до последнего и сдались только под вечер, когда в живых оставалось всего несколько сотен.
– Сильные люди, – сказал Лукулл Терму: они стояли на вершине холма и наблюдали за битвой. – Из них получатся отличные рабы.
Терм кивнул. Исход битвы был предрешен, но оставался главный вопрос: Юлий Цезарь. Он все еще был жив и с крепостной стены наблюдал за разгромом вражеской фаланги, как зритель на царской трибуне.
Посмотрев на Терма, Лукулл понял, что́ того беспокоит, но ничего не сказал. Проквестор вместе с несколькими десятками легионеров спустился с холма, прошел мимо горы трупов и приблизился к городским стенам, очутившись всего в нескольких шагах от главных ворот.
Лукулл запрокинул голову и посмотрел вверх.
Цезарь смотрел вниз.
Их взгляды встретились.
– Открой ворота, трибун! – велел Луций Лициний Лукулл, проквестор Рима на Востоке, назначенный самим Суллой.
Цезарь все слышал, но не двигался с места: этого человека послал Сулла, чтобы заманить его в ловушку и уничтожить в разгар битвы. Кровь кипела у него в жилах, но он был всего лишь трибуном. А его начальник, самый влиятельный человек на Востоке, только что на глазах у всех отдал ему приказ.
Раненный в левую ногу, Лабиен сидел, прислонившись к крепостной стене у городских ворот, и смотрел на стоявшего наверху Цезаря: тот снова казался каменным изваянием, как накануне битвы, в начале этого долгого дня. Лабиен, как и легионеры, управлявшие устройством для открывания ворот, узнал властный голос проквестора, посланника Суллы.
Цезарь стал медленно вдыхать воздух. Наконец легкие наполнились. Наполнились не только воздухом, но и спокойствием. Затем он повернулся к легионерам первой центурии и отдал им, громко и отчетливо, последний в тот день приказ, последний приказ Цезаря во время осады Митилены:
– Открывайте ворота!
LXXIII
Гражданский венок
Остров Лесбос, под стенами Митилены
Палатка проквестора
78 г. до н. э.
Цезарь открыл городские ворота, и римляне взяли Митилену.
Очевидно, Феофан обо всем договорился с Лукуллом: вождь местной аристократии отныне не имел ничего общего с войском Анаксагора, присланным Митридатом. Он объявил Митилену жертвой захватнических и антиримских устремлений Митридата Понтийского. А ее жители вовсе не собирались бунтовать против римлян, их вынудил Анаксагор.
Лукулл согласился сотрудничать с Феофаном, но не верил его оправданиям. Он знал, что митиленцы все это время служили двум господам, и приказал разграбить город. Легионеров нужно было чем-нибудь утешить после стольких месяцев осады и стольких потерь: одни – солдаты из центурий Цезаря – погибли при взятии ворот, другие пали в битве с фалангой Анаксагора.
Феофан согласился на разграбление города, но в награду за его сотрудничество
