включая лесть и похвалу, попытался склонить ее к примирению со свекровью. Обе женщины упали друг к другу в объятия, чем немало озадачили Марию, впервые после приезда давшую волю своим чувствам:
– Ради всех святых, мадам, что заставило вас искать приют на груди этой старой мегеры, которая не упускала случая, чтобы досадить вам?
– Она так нежно отзывалась о моей родине, которую в этих местах каждый готов облить грязью, о моих братьях и сестрах. Она мне напомнила, что мы с ней одна семья, что одна из ее дочерей является королевой Испании, другая – принцессой Савойской. И что к войне короля подталкивает гнусный Ришелье, настраивая против самого Папы, а сам дает послабление врагам веры.
– А что, неплохое заклинание! От него за версту пахнет Марьяком! Что ж, если я правильно понимаю, отдай король Богу душу, и вы готовы выйти замуж за Гастона?
– Если потребуется!
– Хотя вы и знаете, так же как и я, что он ничего не стоит?
– По меньшей мере это разумная сделка. И не всякому по плечу. Я боюсь даже подумать о том, что сказал бы король, узнай он, что я потеряла всякую надежду…
– Не сомневайтесь в том, что ему это уже известно. Ваша свекровушка должна была порадоваться возможности известить короля о вашем несчастье.
– Вы так думаете? Мне об этом не докладывали. Обескураженная Мария сменила тему и заговорила о нарядах. Сюжет, начисто лишенный подводных камней, всегда и во всем приятный. Еще она решила избегать в ближайшие несколько дней выражать свое мнение и лишь внимательно наблюдать за происходящим. Это позволило ей заметить одно занятное обстоятельство, а именно: между аббатством Эней и епископатом установлена ежедневная связь – неожиданное сближение мадемуазель де Отфор и Анны Австрийской. Молоденькая девушка, которой Мария отводила роль потенциальной соперницы королевы, проявляла к той внимание, уважение и заботу, ранее не замеченные. Как если бы это юное создание только-только попало под чары королевы. Такое поведение было ей, видимо, рекомендовано Марией Медичи, поскольку оно никак не соответствовало характеру девушки – решительному, надменному и дерзкому. Мария решила во всем этом разобраться, и как-то вечером, когда в салоне аббатства все слушали музыку, она увидела стоящую у дверей Отфор, всем своим видом демонстрирующую скуку. Мария подошла к ней.
– Вы не любите музыку? – спросила она девушку.
– Не очень, она, как правило, нагоняет на меня сон. Предпочитаю театр, но комедиантов нелегко затянуть в аббатство.
– Я такого же мнения, впрочем, и королева тоже. Длинные концерты вызывают у нее зевоту, тогда как блестяще сыгранная пьеса…
– Меня это не удивляет. Она очаровательная женщина! Восторженный тон не остался без внимания мадам де Шеврез, ошибки быть не могло: эта малышка говорила искренне.
– Право, она вас обольстила, – заметила Мария с улыбкой.
Ответ был столь же честен, как и прямой взгляд огромных голубых глаз:
– Не нахожу причин этого скрывать. Еще совсем недавно я не осмеливалась приближаться к Ее Величеству по причине прохладных отношений королевы с ее свекровью, но после их примирения я вижу ее почти каждый день и сознаюсь вам, мне нравится ей служить! Я завидую вам, герцогиня!
Концерт закончился, разговоры стихли, а Мария оставалась задумчивой и, пожалуй, довольной. Если королева-мать вбила в свою упрямую голову мысль отдать эту девочку королю, тот обязательно столкнется с сопротивлением. Потому что юная Отфор была готова пополнить ряды небольшого круга безусловных сторонников Анны Австрийской.
Все это время на военном поприще события развивались удачно. Королевские войска овладели Савойей, заняли Шамбери, Монмельян и Аннеси, в то время как Туара, запертый в Касале, устоял под натиском испанцев во главе со старым Спинолой. «После трудного периода ситуация поменялась на лучшую. Все больше и больше, раздражаясь поведением своей матери, Людовик XIII предложил ей переехать к нему в Гренобль. Она ответила отказом. Он предложил ей замок Визиль, и вновь последовал отказ. Он пытался встретиться, льстил себя надеждой убедить ее в правомерности начатой им войны. Кончилось тем, что он вынужден был направиться в Лион сам в сопровождении Ришелье».
Едва король оказался рядом с матерью, она тут же вылила на него потоки упреков. Что за нужда заставляла его скакать впереди армий в то время, когда здоровье его далеко от отличного? Он похудел! Желт, как айва! Если умрет, что станет с королевством, ведь у него нет наследника?
И так она ему досадила, что, вместо того чтобы ответить ей одной из его сухих и убийственно едких фраз, секретом которых король владел в совершенстве, он показал себя полным нежного участия к супруге, несвойственного ему ранее:
– То была моя вина, мадам! Я не должен был просить вас в вашем положении ехать в Лион!
Тем вечером он попросил приготовить ему место в ее спальне и провел с ней всю ночь: флакон Базилио в очередной раз был пущен в ход, а Людовик XIII поутру не переставал улыбаться. На Совете он непререкаемо обосновал свое присутствие в армии надобностью предотвратить споры командиров и воспрепятствовать дезертирству. Люди страдали от тифа – в то время его называли холерой, – не признававшего никаких границ. Король пожелал перебраться в Сен-Жан-де-Морьен. Прозвучали возражения, мол, ему ни в коем случае не следует вступать на земли Италии, на что король заявил:
– Я это сделаю, даже если придется идти в одиночку, и никто не посмеет мне помешать.
Неуклюжий Марьяк накинулся на кардинала с обвинениями, мол, тот толкает короля к гибели, удовлетворяя при том лишь собственные амбиции. Совет закончился скандалом, а король отправился к стоявшим у границ войскам. В Касале дела были плохи: Туара выбивался из сил, а его противник Спинола агонизировал. В это время туда подоспел молодой Мазарини, и тринадцатого декабря ему удалось убедить противников заключить выгодное для всех перемирие. Тем временем повсюду, от Пьемонта до Лиона, свирепствовала чума. Существенно усилившееся окружение королевы-матери открыто обвиняло кардинал» в желании погубить короля, задерживая его в разоренной местности. Однако были и успехи: герцог де Ла Форс наголову разбил савойцев и в качестве трофеев захватил их знамена.
Обеспокоенный распространяющейся заразой, кардинал присоединился к вернувшемуся в Лион королю. Через своих шпионов он знал и об усталости короля, и о царящем в городе климате.
Казалось, в первую очередь нужно было бы положить конец дворцовым пересудам и разобраться с заговором. Но кардинал не успел ничего предпринять, как наступила неожиданная развязка.
В субботу двадцать первого сентября по окончании Совета, собравшегося у королевы-матери в аббатстве Эней, короля прохватил озноб, у него началась жуткая мигрень,
