Забравшись на подоконник и обняв колени обеими руками, Мила безучастно следила, как тень от дома, поначалу достававшая до кромки соснового бора, медленно уменьшается, отползая к дому, как собака к конуре. Впервые в жизни ей хотелось, чтобы небо заволокло тучами и пошел дождь. Солнечный свет для нее сейчас был невыносим — как и чужой смех, как и мысли о том, что жизнь продолжается.
Впервые после разговора с Велемиром Мила не почувствовала себя лучше. Прежде такие разговоры были для нее чем-то вроде утешения, его слова словно мирили ее с самой собой. Но не в этот раз. Сейчас ей было тесно внутри себя: боль, чувство вины, ненависть, обида, нежелание принять потерю — слишком много всего для одного человека.
Ближе к полудню в дверь снова постучали. Мила даже головы не повернула, твердо решив, что не хочет больше ни с кем говорить — от разговоров становилось только хуже.
— Мила, это я, ответь, пожалуйста, — раздался за дверью голос профессора Безродного.
Зажмурив глаза, она уткнулась лбом в колени.
— Мила.
Упрямое молчание.
— Просто скажи, что у тебя все в порядке, — попросил профессор, — и я уйду.
В порядке… Разве у нее теперь может быть все в порядке? Ничего не в порядке! Гарика больше нет. А она так виновата перед ним… И попрощаться с ним не может, потому что его приемный отец украл его у всех даже после смерти…
Внезапная мысль вынудила Милу медленно поднять голову. Она размышляла недолго и, решившись, спрыгнула с подоконника. Почти подбежала к двери, боясь, что Гурий Безродный уже ушел, и резко распахнула ее.
Профессор застыл с протянутой рукой, видимо, как раз намереваясь постучаться снова.
— Мила?
— Профессор, — произнесла она, глядя на него с отчаянной решимостью, — я могу попросить вас кое о чем?
Поколебавшись, он кивнул, хотя в его взгляде на нее промелькнула настороженность.
— Конечно, можешь. — И машинально добавил: — Ты обещала, что попробуешь обращаться ко мне по имени, когда мы не в школе.
— Хорошо, профе…
Мила на миг задержала дыхание, досадуя на себя — было не так-то легко говорить своему учителю «Гурий».
— Ничего, не страшно. Со временем… — успокоил ее он и напомнил: — Ты хотела о чем-то попросить.
Кивнув, Мила сглотнула тугой комок, подкативший к горлу, — в это мгновение она очень сильно боялась услышать отказ.
— Вы… — почему-то опустив взгляд в пол, начала она, но потом сделала решительный вдох и посмотрела ему прямо в глаза: — Вы можете отвезти меня к руинам Харакса?
Лицо Гурия Безродного удивленно дрогнуло.
— Мила, ты…
Боясь, что он начнет отговаривать ее, Мила тихо попросила:
— Пожалуйста.
Он тяжело вздохнул и устало спросил:
— Ты хотя бы можешь объяснить мне — зачем?
Мила нахмурилась и отвела взгляд.
— Сократ Суховский, приемный отец Гарика, похоронил его, не позволив никому с ним проститься. А руины… для меня это единственная возможность… Я просто хочу… попрощаться.
Около минуты профессор молчал, потом Мила почувствовала, что его рука легла на ее плечо, и подняла глаза.
— Там может быть опасно, — со значением во взгляде сказал он.
Мила поджала губы и покачала головой.
— Если вы о… — она не могла произнести имя, которое ненавидела всем сердцем, — то его там уже нет. Он бы не остался в руинах, когда всем стало известно, что он там прятался.
Гурий Безродный задумчиво посмотрел мимо Милы.
— Пожалуй, ты права. Он должен был уйти оттуда.
Она посмотрела на него с надеждой.
— Вы… отвезете меня к руинам Харакса?
Профессор посмотрел на нее долгим, испытующим взглядом, потом потер переносицу и, в очередной раз тяжело вздохнув, наконец ответил:
— Я отвезу тебя.
* * *
Уже во второй раз она стояла перед серым нагромождением камней: полуразрушенные стены и башни, глядящие на нее глазами-бойницами, — древняя крепость Харакс.
Мила кинула взгляд через плечо: позади нее стеной вырастал лес. Совсем недалеко, в повозке, ждал Гурий Безродный, но отсюда его видно не было — повозка пряталась за первым поворотом тропы. Мила только сейчас догадалась, почему профессор не подвез ее прямо к руинам — он хотел дать ей возможность побыть одной, хоть и взял с нее напоследок обещание при малейшем намеке на опасность подать знак с помощью магии карбункула. Мила была уверена, что это не понадобится, но пообещала.
Чуть в стороне Мила увидела дерево — старый высокий можжевельник с причудливо развернутым древесными лепестками стволом. А под ним — высокий крупный камень, словно растущий из-под земли. Она не заметила это дерево, когда была здесь неделю назад. И не удивительно — ведь тогда Мила слишком нервничала из-за предстоящего испытания.
Подойдя к дереву, она присела на камень, спрятавшись в тени ветвей от солнца. Было тихо — только издали, со стороны моря, доносились слабые, исполненные тоски крики чаек. Мила закрыла глаза, и тотчас воображение перенесло ее в тот день, когда бордовая троллинбургская карета привезла ее и других избранных на это самое место. Она вспомнила, как Гарик перед выходом из кареты улыбнулся ей — беззаботной, подбадривающей улыбкой, словно говорил: «Все будет в порядке, не переживай». Ошибся…
Мила судорожно вздохнула, почувствовав, как что-то сдавило ее грудную клетку тягучей болью, и открыла глаза. Вынув из-за пазухи веревку с куском черного сургуча — неестественно твердого, как камень, — она сняла ее с шеи и положила сургуч на раскрытую ладонь.
— В этот раз ты не помогла, — обращаясь к Черной Метке, прошептала Мила. — Я должна была отдать тебя ему, когда он просил. Тогда Гарик остался бы жив.
Полным отчаяния шепотом, словно Метка была живым существом и могла ей ответить, она спросила:
— Зачем ты мне? Зачем ты мне, если его теперь нет?!
Мила резко поднялась с камня, чувствуя, как боль, злость и безнадежность разрывают все ее существо на мелкие лоскутки, и замахнулась, собираясь бросить Метку в сторону руин Харакса — избавиться от нее навсегда, чтобы не напоминала о том, ЧТО она потеряла! Но в последний момент, уже почти разжав пальцы, Мила остановилась. Опустив руку, она угрюмо и одновременно растерянно посмотрела на черный сургуч. В немой неподвижности Черной Метки ей почудился упрек, и мысли потекли в другом направлении.
А что было бы, если бы она отдала Многолику Метку? Она, которая знала, насколько он могущественен, насколько опасен. Что стало бы, если бы к его могуществу прибавилась неуязвимость, которую дает Метка? Многолик, идущий к своей цели — всевластию, — устилает свой путь смертью тех, кто стоит у него на пути… как Горангель.
