— Что это у тебя?
— На углях учился плясать, — неохотно отозвался тот. — В Болгарии. Слышал, у них такой ритуал есть?
— Слышал… И научился?
— Научился.
— И целых два года учился?
— Да не только… Еще сам учил. Готовил спецназ в Сербии, потом в Болгарии. Все заводят спецназы, мода пошла.
— Это точно.
— А воюют пацаны.
— Как всегда…
За целый день это лишь и сказали. Когда ликвидировали «Молнию» в девяносто третьем и безработные бойцы ее собирались на Головеровской квартире, говор и шум стоял до потолка, так что участковый прибегал. Какие планы строили, какие надежды были! А ведь тоже вроде бы потерпели поражение и ситуация была еще плачевнее.
Правда, тогда распаляли себя водкой, тут же и выпить нечего…
Границу решили перескочить в половине третьего ночи, за полчаса до смены патруля, когда зевота уже закладывает уши и от сонливости песок в глазах. Было время прикорнуть, выставив часового, и Глеб, чтобы избегнуть еще одной беседы с Диктатором, вызвался подежурить. Едва мужики засопели, как «ковбой» тихонько приподнялся, огляделся — Головеров сидел под тополем, — и принялся распихивать магазины по карманам жилета, проверять оружие и одежду. Потом крадучись приподнялся, отполз в сторону и припустился бегом — назад, в Чечню.
Глеб появился у него на пути, встал, сунув руки в карманы.
— И куда же ты навострился, парень? Оказалось, он прихватил еще и «винторез» Анатолия Ивановича.
— Нельзя мне сейчас в Россию, — со стариковской безысходностью проговорил он. — За отца еще не отомстил, кровники остались… Да и вообще…
Головеров отобрал у «ковбоя» оружие, дал по затылку, толкнул в середину между спящими мужиками. Он как заведенный снова отполз, вскочил и понесся скачками прежним путем, без оружия. Глеб догнал еще раз, почти волоком притащил назад. Парень крепился несколько минут, вздрагивая узкой спиной, и все-таки началась истерика. Он катался по земле, царапал ее пальцами, срывая ногти, буравил лицом и выстанывал одну и ту же фразу:
— Суки, падлы, рабы, предатели… Глеб молча облил его водой, посадил, дал попить. Мужики проснулись и сидели теперь безмолвно, с настороженными лицами, как возле покойного. «Ковбой» вроде бы успокоился, однако через некоторое время уже трезвым, но усталым голосом сказал:
— Рабы и предатели. Кругом рабы и предатели. Сука, все равно уйду.
Глеб связал его бинтом, разорвав последний медицинский пакет, затянул рот и поднял всех на ноги: надо было немедленно уходить, и так нашумели, а возле границы по ночам бродили духи — то ли охрана, то ли просто жулье…
Собственно, никакой границы в настоящем ее виде не было, цепь заслонов, секретов да пеший патруль, на дорогах пропускные посты, сложенные из железобетонных блоков. Правда, глубина контролируемой территории была в несколько километров, до казачьих станиц, где местная самооборона выставляла на ночь свои дозоры и посты.
Оружие и боеприпасы распихали в вещмешки, в том числе и разборный «винторез», пошли стаей, «ковбоя» вели, как пленного, под руку. Только Анатолий Иванович двигался в одиночку и чуть в стороне, чтобы, в случае чего, отвлечь на себя внимание. Однако все обошлось, проскочили незамеченными до первой станицы, обогнули ее и остановились у дороги, когда начало светать. Пора было брать такси — пешком по России не набегаешься…
«Ковбоя» освободили от пут, когда Саня Грязев остановил машину — потрепанный зеленый «Москвич» с молодым парнем за баранкой, — и стал договариваться о цене. Частник наметанным глазом осмотрел пассажиров, сразу же оценил их криминальный вид, поскольку недельный путь по Чечне отпечатался на одежде и лицах, хотя и старались привести себя в порядок, после чего заломил такую сумму, что и денег-то таких при себе не было. Пришлось отсадить его от баранки на заднее сиденье и припереть плечами: после приступа наглости на него напал приступ страха. Грязев попытался было интеллигентно уверить его, что убивать не будут, машину отдадут и деньги заплатят, только в разумных пределах, потом махнул рукой и стал смотреть в окно: наконец-то попал в Россию!
Частник потел, и запах от него был знакомым: издревле это называли смертным потом. Глеб приспустил стекло, но не избавился от тошнотворной вони и вдруг вспомнил Миротворца, вернее, его замысел встряхнуть нацию от спячки, пропустив ее через жернова позора.
Неужели и в самом деле Россия утратила волю, а народ — национальную честь и мужество, превратившись в терпеливое стадо? Без героев? Без пастыря? Откуда эта звериная психология — урвать сразу много, хоть раз, но нажраться до отвала, а если случайно угодил в лапы более сильному хищнику — умирать от страха?
Нет, точнее, рабская психология, ибо жизнь зверей естественна, и даже твари самые мерзкие, с точки зрения человека, красивы и совершенны.
Действительно, рабы и предатели…
Два года бессмысленной мясорубки, два года над страной воняло смертным потом, но кто-нибудь возмутился, закричал, сжег себя на площади в знак протеста? Кто еще, кроме горстки солдатских матерей, восстал против войны? А в России — десятки партий и целых четыре власти! Кто из них вышел на площадь и стоял намертво, до победы?
Горлопаны горлопанили, обломовы мечтали о светлом будущем…
И все вместе униженно просили дать зарплату и думали, где бы срубить бабки — хоть раз, но много.
Тем временем этот мальчишка дважды ходил штурмовать Гудермес.
И ни разу не стал героем.
Ничто так не увлекало и не захватывало воображение и чувства, как злая, острая мысль. Глеб настолько оторвался от реальности, что не заметил, когда серый невзрачный «жигуленок» с двумя антеннами на крыше обогнал его уже второй раз. Зрительная память отметила это, но сознание оставалось невосприимчивым, словно окружающая жизнь существовала отдельно, на гигантском экране.
— Что-то не нравится мне вон тот «жигуль», — спокойно проговорил Грязев, наклонившись к водительскому сиденью, и этим вытащил Глеба из глубины мрачных размышлений.
Они уже миновали сложный дорожный узел с жестким контролем возле Пятигорска, обогнули стороной Минеральные Воды — владелец машины отлично знал объездные пути и после соответствующей беседы охотно их показывал. Теперь пробирались проселочными и хозяйственными дорогами в сторону Невинномысска, и этот автомобильчик с антеннами и тонированными стеклами насторожил Саню не зря.
— Может, взять хотят? — предположил Глеб.
— Вышли-то чисто, где могли подцепить?
— На границе подшумели. — Головеров посмотрел на «ковбоя» — оба солдатика настороженно прислушивались к диалогу.
— А кого ведут? Сразу всех, или кого-то конкретно?
