Карамзин возвратился в Москву усталый, возбужденный и в тот же день разложил на столе бумаги и книги, чтобы продолжить оставленную два месяца назад работу.
Но первым делом он написал письмо Екатерине Федоровне Муравьевой, исполняя долг вежливости и еще больше благодарности:
«Почтеннейшая и любезнейшая Катерина Федоровна! Последним словом моим в Петербурге было изъявление моей сердечной к Вам благодарности, а первым в Москве да будет то же! Ваша милость и дружба составляют одно из главных благ моей жизни. Зная чистоту Вашей души, радуюсь Вашею любовию, которая дает более достоинства моему нравственному существу. — С нежностию целую Вашу руку.
Я щастлив свиданием с милым семейством. Но сын Андрей нездоров: это беспокоит меня, хоть и не вижу еще опасности. У него, кажется, зубы, а может быть, есть и простуда. Помолитесь за нас, мы же будем за Вас молиться.
Дай Бог, чтоб в конце мая мы увиделись или в Царском Селе или в Петербурге благополучно! Хорошо жить в одном месте с Вами.
Обнимаю молодых друзей моих, любезного Никиту Михайловича и веселого братца его. Всем, кто ездит в Ваш благословенный дом и вспомнит обо мне, от доброго сердца кланяюсь…»
Второе письмо — Александру Тургеневу: «Обнимаю Вас с чувством нежности и признательности за все доброе, чем Вы преисполнили мою душу в течение моей петербургской Пятидесятницы».
Если говорить только о результатах поездки в Петербург, то Карамзин получил все, на что рассчитывал. Но в то же время осталось от этого и чувство горечи.
Спустя несколько дней после возвращения в Москву Карамзин пишет брату письмо, в котором сообщает о чине и ленте, о деньгах, данных на печатание «Истории…», об обедах во дворце у государя и вдовствующей императрицы, о милостях великих князей и княгинь, сообщает о своем возможном переезде «на год или два» в Петербург. Но затем тон рассказа вдруг резко меняется, и становится понятно, что «милости» — это лишь казовая, парадная сторона происшедшего, в действительности же все совсем не так радостно и безоблачно. Ситуация во время свидания с императором имела нечто схожее с той, в которой оказался Карамзин в 1811 году после того, как император прочел или просмотрел «Записку о древней и новой России…».
Рассказав о своем удовлетворении от внимания публики, Карамзин продолжает: «Все остальное зависит от Бога. Мне уже не долго странствовать по земле: надобно не столько гоняться за приятностями, сколько за пользой и добром… Милость государева не ослепляет меня; не ручаюсь за ее продолжение. Дай Бог только счастья ему и государству! Некоторые из знатных ласкали меня, другие и так и сяк. Всякий о себе думает, или по большей части. — Петербург славный город; но жить в нем дорого: не знаю, как мы там устроимся. Впрочем, не беспокоюсь заранее».
А. И. Тургенев прислал письмо, где передавал отзывы о Карамзине, которые слышал после его отъезда, и высказывал свое восхищение им и его «Историей…», на что Карамзин отвечал: «Дружеское письмо ваше от 3 апреля тронуло меня до глубины сердца… Однако ж могу посмеяться над вами, над вашею ко мне верою! Она не обманет вас в одном смысле: верьте моей искренности и дружбе, остальное не важно. Я не мистик и не адепт. Хочу быть самым простым человеком, хочу любить как можно более; не мечтаю даже и о возрождении нравственном в теле. Будем в середу немного получше того, как мы были во вторник, и довольно для нас, ленивых».
Готовясь к отъезду в Петербург и обдумывая будущее, Карамзин, в конце концов, наиболее возможным считает такой вариант: он едет в Петербург, получает деньги, договаривается с типографщиками о печатании «Истории…», причем если почему-либо не удастся договориться с петербургскими, то можно печатать в Москве у Селивановского, лето живет в Царском Селе, а осенью возвращается в Москву.
Поэтому в Петербург Карамзин берет лишь часть материалов для работы над очередным томом, остальное оставив в архиве у А. Ф. Малиновского с распоряжением: «1. Оставляю шесть ящиков, из коих три под № 1, 2 и 3 должны быть отправлены на почту в пятницу 19 мая; а другие три под № 4, 5 и 6 остаются в Архиве до моего востребования… 2. Остается еще в Архиве большой сундук с моими книгами до моего возвращения или распоряжения».
Карамзин попросил А. И. Тургенева выяснить, отведен ли ему, как было обещано, дом в Царском Селе; дом был готов, и 18 мая Карамзин со всей семьей выехал в Петербург.
24 мая Карамзины были уже в Царском Селе. Домик, прибранный, протопленный, ожидал их. Ящики из архива прибыли накануне.
В тот же день Карамзин отправил письмо в Петербург А. И. Тургеневу: «Здравствуйте, любезнейший Александр Иванович! Мы в Царском Селе; в Петербурге ли вы? Думаю или надеюсь. Можете ли заглянуть к нам? или мне приехать к вам? — Между тем, дружески прошу сказать князю Александру Николаевичу (Голицыну. — В. М.) выразительное слово о моей искреннейшей благодарности: мы очень довольны приятным домиком. Не может ли он, будучи столь благосклонен ко мне, доложить государю, что я, по его высочайшей милости сделавшись теперь жителем Царского Села, ожидаю, когда мне позволено будет видеть моего монарха и благотворителя? — Обнимаю вас от души и сердца. Напишите строчку в ответ. Не замедлю быть в Петербурге. До свидания. 24 мая ввечеру».
На следующий день Карамзин написал письма Дмитриеву и Малиновскому. Он сообщал, что вдовствующая императрица, пребывавшая в Павловске, присылала поздравить его с приездом и передать, что он может быть в Павловске, когда захочет, и всегда будет принят с удовольствием, что император выехал из Царского Села три дня назад и будет послезавтра, что сам он находит предоставленный ему домик приятным, уютным, изрядно меблированным.
Отныне так называемый китайский домик в Царском Селе станет постоянным местом жительства Карамзина в летние месяцы. И. И. Дмитриев в своих воспоминаниях оставил описание летних придворных дач.
«Для любопытных наших внучат я скажу несколько слов и о сих китайских домиках. Они поставлены были еще при императрице Екатерине Второй вдоль сада, разделяемого с ними каналом. Это было пристанище ее секретарей и очередных на службе царедворцев. Китайскими прозваны потому только, что наружность их имеет вид китайского зодчества, и со въезжей дороги ведет к ним выгнутый мост, на перилах коего посажены глиняные или чугунные китайцы, с трубкою или под зонтиком. Ныне число домиков умножено и определено им другое назначение: они служат постоем для особ обоего пола, которым государь, из особливого к ним благоволения, позволяет в них приятным образом препровождать всю летнюю пору.
