Принца не слишком удивило, что она уехала. Он был искренне, оглушительно благодарен всем добрым силам, что Иврена жива, однако он также был в ярости, что она его снова покинула. В час, когда весь мир вокруг рушился, она променяла его на своих каравенских жрецов.
Но сильнее всего Мерика злило, что ему это по-прежнему небезразлично. Ярость была бессмысленной и неразумной, и пора было научиться реагировать иначе: Иврены никогда толком не было рядом в его детстве, так с какой стати она должна была оказаться рядом пятнадцать лет спустя?
Она оставила Хермину кучу целебных мазей для Мерика, чтобы он их наносил на раны несколько раз в сутки. Они должны были стереть шрамы от разрушения. И в первый день Мерик старательно мазался жижицей с запахом лимонной мяты. Раны на руках, ногах, груди стали заметно меньше ныть.
Но к концу первого дня он передумал. Он захотел, чтобы шрамы остались как напоминание. Как память о брате, которого он навсегда потерял.
Последняя новость тем утром пришла из Ловатца.
– Отец просит вас вернуться домой, – сказал Хермин, передавая, что услышал по Нитям. – Хайет брошен в тюрьму за измену, ваше высочество, как и остальные. Король Серафин хочет, чтобы вы вернулись и присутствовали на казнях.
Хермин аж светился от гордости, когда это произносил. Мерик знал, что ему тоже положено радоваться. Как-никак, справедливость восторжествовала. Его ждали дома, и ему предстояло вернуться героем. Разве не об этом он мечтал всю жизнь?
Но сейчас это казалось пустым.
Без Куллена все казалось пустым. Еда стала безвкусной, лучшая из компаний не радовала, солнце не грело. Мерик мог думать только о Сафи. Нужно было ее найти.
Он потерял брата. Нельзя было потерять еще и ее.
Ноэль осталась в Лейне – значит, она собиралась искать Сафи. И ему отчаянно хотелось присоединиться к поискам. Однако принц не мог оставлять приглашение короля без ответа. Наверняка был способ убить двух зайцев – поехать в Ловатц и одновременно помочь Ноэль. Но как?
Спустя два дня после пробуждения – и три дня спустя после гибели Куллена – Мерик и Хермин отправились через мертвый лес к нихарской бухте. Мерик шел мимо бледных стволов с вычурно закрученными ветвями и чувствовал, как его самого с каждым шагом скручивает от горя; как оно пульсирует у него в затылке и за глазами. Спустившись в ущелье и переступая через мертвых птиц, он едва не позволил горю пролиться из глаз наружу. Потом они сели в лодку, и Хермин повез его к военному кораблю, а волны бились о дерево бортов.
И не осталось ни ярости, ни волшебства. Только чувство утраты.
Когда Мерик устало поднялся на корабль, команда уже ждала на верхней палубе. У всех предплечье было перевязано ярко-синей лентой – в память о погибшем товарище. Мерик едва удержался, чтобы не заорать на них, требуя немедленно снять траурные повязки. Ему не нужно было лишних напоминаний об утрате.
Каждый из членов команды отдавал ему честь по мере того, как он шел мимо шеренги матросов, но Мерик едва это замечал. Он был готов видеть лишь одного человека, а ее не было на палубе. Остановившись у своей каюты, принц задумался, вызывать ли ее к себе или пойти в каюту Куллена, где, как он был уверен, она сейчас сидит и рыдает.
И эта мысль его разозлила. Какое у нее право на слезы, если все случилось по ее вине?
– Позовите Райбру, – отрезал он, выпрямившись и решительно направляясь к себе.
В каюте ничего не изменилось. Как и в прежние дни, ее заливало солнце, но в то же время каждый сантиметр звенел непоправимой пустотой. Каждая доска, на которой когда-то стоял Куллен, каждое место, куда падал его взгляд. Здесь они разговаривали и смеялись, здесь Куллен давал ему советы или отчитывал за плохую дисциплину.
Мерику хотелось спалить эту память ко всем чертям вместе с каютой и кораблем.
Через минуту на пороге появилась Райбра, но Мерик не поднял взгляда от карты, на которую уставился. Он дождался, когда она подойдет поближе; дождался, когда отдаст ему честь. Выдержал паузу, чтобы она начала мучиться догадками, зачем он ее позвал.
Когда он наконец на нее посмотрел, то увидел, что лицо ее покраснело от слез, а веки опухли. Его сердце отозвалось на эту очевидную боль, но он упрямо одернул себя. Скорбь принадлежала ему одному. Вся, целиком. У Райбры не было права скорбеть.
Никогда в жизни он не ненавидел так сильно, как в эту секунду.
– Собирай вещи и убирайся с корабля, – отрезал он. – Отныне ты лишена всех званий и с позором уволена из Королевского флота.
Райбра выслушала приговор, не дрогнув. И даже не моргнув. Мерик хотел, чтобы она выразила возмущение, чтобы начала спорить: ему хотелось раздавить ее, уничтожить, как она уничтожила Куллена.
– Ты изменила королю, – продолжил Мерик, подняв подбородок и с каждым словом усиливая напор. – Твое наказание – изгнание. У тебя одна неделя, чтобы исчезнуть из Нубревены. Если после этого срока тебя увидят в ее пределах, тебя убьют на месте.
Райбра еще несколько секунд молчала и не шевелилась. Эти секунды показались Мерику слишком долгими, но он знал, что она сейчас отреагирует: чувствовал, как ответ клубится и зарождается в воздухе между ними. Чувствовал всей кожей, как волшебство струится в теле, горячее крови.
Но Райбра вышла из оцепенения совсем не так, как Мерик того ждал: она расхохоталась.
Закинув голову назад, Райбра разразилась отвратительным, заливистым, наглым смехом, но когда ее глаза снова встретились с взглядом Мерика, в них стояли слезы.
– Я никогда вам не нравилась, – усмехнулась она. В ее словах и выражении лица не было ни капли уважения, положенного принцу. – Вы ненавидели меня с самого начала, но я старалась этого не замечать. Куллен вас любил. А ведь я знала, что видения мне не врут… – Она подошла к нему на шаг ближе. – Я видела, как вам на голову опускают корону, и…
– Мне плевать на твои предсказания! – закричал Мерик и, больше не в состоянии сдерживать ярость, оттолкнул ее что было сил. Затем скинул со стола карты и сорвал со стены висевшие там мечи.
Райбра, отшатнувшись, упала в кресло, и Мерик угрожающе навис над ней, вцепившись в поручни.
– Плевал я на твои видения, на твои оправдания и на тебя. Ты могла спасти Куллена и ты этого не сделала!..
– Ясновидение не всесильно, – произнесла она на удивление спокойно, но в глазах ее теперь тоже появилась ярость. Приподняв одну бровь, она добавила: – К тому же в моих видениях Куллен остался жив.
– Значит, видения тебя обманули! – сказал Мерик и отвернулся. Зачем он тратил на нее время? Пожалуй, она была права: он всегда ее недолюбливал. – Убирайся, – приказал он, направляясь к ближайшему окну. – Уходи и никогда не возвращайся.
– Слушаюсь, король, – произнесла она таким тоном, с каким обычно сплевывают. Мерик знал, что она хочет посмотреть ему в лицо перед уходом. Ей теперь тоже было важно, чтобы последнее слово осталось за ней.
