— Правда? — отозвался по-польски красивый блондин, который вернул меня к жизни, дав попить. — Я Лукаш, а ты?..
— Меня зовут Дорота…
— Эй, Дорота! — Чувствую, как кто-то касается моих волос, и поднимаю голову. Через маленькое окошко между местом водителя и багажным отделением свешивается Лукаш с телефоном в вытянутой руке. — У нас уже есть план действий, до Триполи неполных сто километров…
— Но я ничего не слышу, как мне разговаривать? — Я растерянно развожу руками.
— Спокойно, — добродушно смеется он. — Сейчас задержимся на парковке возле кафе, поскольку все уже проголодались. Ты свяжись с кем-нибудь, чтобы забрали тебя в каком-то месте. Можем тебя подвезти куда нужно, — говорит заботливо он, а у меня слезы наворачиваются на глаза. — Эй, такая отважная девушка, половину Сахары прошла, а теперь раскисла… Подожди, иду к тебе.
Через минуту грузовик съезжает на обочину и с визгом тормозит. Лукаш протискивается ко мне между машинами, перескакивает через сумки и большие металлические холодильники и в конце концов проскальзывает в мягкое, выстланное пледами и покрывалами гнездышко. Кто-то закрывает большие двери, и наступает полумрак.
— Эй, а тут не так и плохо, в общем, как в моих укрытиях, в которых я играл, когда был мальчишкой.
Я подогнула ноги, обхватив колени руками, и украдкой вытираю слезы.
— Если никто не ответит, Джузеппе обещал взять тебя на некоторое время к себе. У него такая большая резиденция, что можно потеряться, так что никто тебя не найдет, — утешает он меня, несмело похлопывая по руке.
— Когда вы вылетаете в Ливию? — спрашиваю в отчаянии от перспективы остаться снова в одиночестве, отдавшись на волю случая.
— Большинство сегодня ночью, итальянец и его девушка, очевидно, остаются, а я планирую задержаться на неделю, потому что хочу еще посмотреть Лептис-Магна, Сабрат и Триполи.
— Знаю те места, там стоит побывать, — прерываю его. — Но в столице мало достопримечательностей, разве что можно посмотреть Зеленую площадь и старый город с турецким рынком.
— Если хочешь, останусь подольше, чтобы тебе помочь. Виза у меня еще действительна, — предлагает он, и это звучит совсем естественно.
— Спасибо не хотела бы…
— Никаких хлопот, у меня нет больше важной работы. — Авто притормаживает, и Лукаш выбирается из укрытия. — Принесу поесть, и поедим вместе… чтобы тебе не было грустно. — Он улыбается и заботливо гладит меня по голове. Потом открывает двери и выскакивает наружу.
Я остаюсь с телефоном в руке и набираю номер, который никогда не сотрется из моей памяти.
— Бася, это ты? — спрашиваю шепотом.
— Да-а-а…
— Как дела, как здоровье? Что нового у Хассана? Как дети, все так же балуются? — Для приветствия задаю серию традиционных арабских вопросов. — Какое счастье, что ты не сменила номер телефона, Басечка… — От переполняющих меня чувств я начинаю плакать.
— Дот, это ты?.. — Ее голос переходит на визг. — Ты жива?! Как, где ты? Девушка, я словно сплю! Хассан, Дотка звонит, Хассан!
Я слышу, как она кричит мужу, а у меня в ушах стучат барабаны.
— Жива, только сейчас оглохну, — смеюсь я сквозь слезы.
— В Триполи прошел слух, что ты попала в автокатастрофу, что нашли труп, а вся твоя ливийская семья растаяла в тумане. Все мы тебя оплакивали, а для нас, ливийских полек, я организовала небольшую вечеринку в твою честь. Все напились… — Она шмыгает носом.
— Это значит только одно: буду жить долго, — говорю я, счастливая, что кто-то все-таки обо мне помнил.
— Спроси у нее наконец, где она сейчас, я туда приеду, — слышу взволнованный голос Хассана.
— Не представляю, где нахожусь, но обо мне хорошо заботятся, люди отличные, международная группа. Еду в Триполи, говорят, что осталось каких-то сто километров.
— Как нам тебя найти? — спрашивает Хассан, вырывая у Баси трубку.
— Знаешь, может, они меня к вам подвезут, они сами предложили. Живете на старом месте?
— Да, так и живем на Гурджи и никуда не собираемся переезжать, — отвечает Хассан и понемногу успокаивается. — Сумеешь к нам попасть?
— С закрытыми глазами, — я растроганно смеюсь и впервые после того, как покинула Аль Аванат, вздыхаю с облегчением.
Объятиям и слезам нет конца.
— Баська, очевидно, хотела бы пригласить сразу всех ваших подруг, но это нужно хорошо обдумать, — рассудительно говорит Хассан. — Боюсь, что мы должны сохранить все в глубокой тайне.
— Поддерживаю, — присоединяется к разговору Джузеппе. — Я уже был свидетелем подобных ситуаций. Нельзя ничего разглашать, только не в этой стране. И нужно действовать как можно быстрее. Лучше не выходи из дому до того момента, пока все не образуется и ты со своими дочками отправишься в аэропорт, в порт или не пересечешь границу.
— Но я не имею понятия, где мои дети, живы ли еще! — дрожащим голосом говорю моим друзьям. — Как я их найду, сидя здесь и попивая кофе?
— Ты должна организовать осторожное расследование. У меня здесь есть такой детектив, по темным делам…
— Ливиец?! — дружно восклицаем мы, а громче всех Хассан.
— Спокойно, у него мать итальянка, а отец — ливийский американец. Он в порядке, неофициально работает в организации по правам человека, поэтому знает, что делать в подобных ситуациях. У него есть опыт, — объясняет Джузеппе.
— Хуже всего то, что у нас теперь такой глупый консул, — вмешивается Баська. — Мужчина не для жизни, эгоист.
— Я с ним поговорю как с коллегой, — заявляет Джузеппе. — А если все-таки не захочет ничего сделать, то сам тебе помогу. В конце концов, к берегам Ливии уже много веков подходят испанские галеры, а на их борту тяжело что-то найти, да и мало кому хочется искать.
— Я позвоню Самире, она хорошая девушка, как будто не из той семьи, — говорю Басе через более чем две недели безрезультатных поисков.
— Думаешь, у нее сохранился старый номер? Когда выезжаешь за границу, то меняешь оператора на местного, поскольку он дешевле. Ты же сама говорила, когда куда-то ехала.
— Да, но попробую, несмотря ни на что. Она бы мне помогла, я уверена. Тем более что она не любит моего мужа.
— Тогда хотя бы используй прошлое время или слово «экс», поскольку такая форма ранит мой слух. Я на твоем месте вообще говорила бы что-то вроде «это» или «оно», — недовольно заявляет Бася. — И скажи наконец, что вы узнали в консульстве?! — От волнения она повышает голос.
— Негодяй остался негодяем и должен был как-то скрыть мое исчезновение. Очень ловко решил проблему. Только интересно, кто его обеспечил справкой из госпиталя? — Мой риторический вопрос явно лишний, поскольку ответ очевиден.
— Эта семья плохая, полностью испорченная. Акт о смерти, подтверждение в консульстве, останки, захороненные на мусульманском кладбище, так как мертвая женщина по своей наивности перешла на другую веру. Бедная твоя мама, что она должна была пережить! Жаль, что ты пока еще не можешь с ней связаться и сообщить, что все в порядке.
