хоре первым голосом.
– Я, Петро, на танке приехал. А ты как?
– А я пехом пришпандорил.
– Так полезай к нам! У меня не тесно. И место есть – младшего мехвода убило. Вот гармонь от него осталась.
Кульбицкий извлек из башни побитую трехрядку. Старшина Кукура растянул меха, привычно пробежался по клавишам и грянул:
Броня крепка и танки наши быстры…
Кульбицкий подтянул:
И наши люди мужества полны. В строю стоят советские танкисты Своей великой родины сыны.
Из танка вылезли и остальные члены экипажа, стянули по жаре свои мокрые шлемы. Молча слушали нечаянный концерт.
А у Кукуры и Кульбицкого сами собой набежали слезы. Они пели, глотая тяжелые комки:
Гремя огнем, сверкая блеском стали, Пойдут машины в яростный поход, Когда нас в бой пошлет товарищ Сталин, И первый маршал в бой нас поведет.
Этот бравурный марш звучал сейчас совсем по-иному, чем в том же Браньске. Это был героический реквием по исчезнувшему на полях белостокчины 6-му механизированному корпусу: сто четырнадцать КВ и двести тридцать восемь новеньких Т-34, плюс четыреста шестнадцать БТ-5 и БТ-7, да еще впридачу – сто двадцать шесть Т-26, а еще двести пятьдесят бронеавтомобилей… Жалкие остатки той невиданной мощи в виде трех машин жались к обочине. А они, «великой Родины сыны», пели этот марш, не скрывая слез…
А если к нам полезет враг матерый, Он будет бит повсюду и везде. Тогда нажмут водители стартеры И по лесам, по сопкам, по воде. * * *
Небольшие – в три-четыре машины – группы танков были особенно опасны, ибо они действовали, как стадо диких слонов – отчаянно, яростно, беспощадно – прикрывая друг друга, поддерживая друг друга, мстя друг за друга…
Сержант Николай Кульбицкий, который сумел пробиться на своем бронированном мастодонте из Белостока до Щары, и при этом провести за собой, прикрывая броней, две последние «тридцатьчетверки», горел решимостью прорваться к своим через Слоним. Его предупреждали, что город захвачен немцами, что лучше обойти его с севера или с юга… Но Кульбицкий стоял на своем:
– Во-первых, пуганем сволоту. Во-вторых, если будут рыпаться – передавим. И пусть знают, кто в городе хозяин!
Слили горючее из Т-26, приткнувшегося на обочине с размотанными гусеницами.
С тем и рванули на штурм Слонима.
Внутри «Клима» после тесноты «тридцатьчетверки» и в самом деле было просторно. Старшина Кукура впервые увидел этот секретный во всех отношениях танк изнутри. Оказывается, у него было два механика-водителя: старший и младший. Старший сидел на рычагах, и ввиду особой важности этой фигуры в экипаже, имел офицерское звание – техник-младший лейтенант. Младший механик-водитель, размещался в башне и в бою бил из кормового пулемета. Вот на его сиденье и пристроился старшина. Немного отсюда видно, но главное, чтобы командир обозревал – что там впереди, а также что по сторонам. Впереди был лес и только лес: «Клим» со своими ведомыми, шел по просеке, невольно расширяя ее широченными гусеницами. Кульбицкий передал Кукуре шлемофон.
– Прикрой башку! А то как начнут снарядами молотить, окалина полетит.
Из леска они выскочили на шоссе, ведущее в Слоним. На обочине стояли немецкие штабные машины, и какие-то чины в крутоверхих фуражках торчали над картой. Увидев выскочившие из леса танки, они на секунду застыли, никак не ожидая такого подвоха, и после первого же выстрела из пушки, дружно полегли в кювет. Подбив пару машин, лихая тройка помчалась в город – возиться с такой мелочовкой, как штабные автобусы, не хотелось. А зря… Кульбицкий не догадывался, что выскочил на КП самого Гудериана, главного «панцермана» Третьего рейха. Это был самый страшный момент в жизни человека, по воле которого двигались сейчас танковые армады на Минск. Впервые за два года Второй мировой, он был и ранен, и контужен, потеряв на время слух и речь. Его отвезли в слонимский госпиталь. Но уже после того, как там покуролесили танки Кульбицкого.
Вдоль наспех натянутой колючей проволоки неспешно прохаживались немецкие автоматчики. Завидев русские танки, они остолбенели. Зато сотни пленных, сидевших на пустыре Брестского шоссе, вдруг вскочили на ноги и радостно замахали пилотками.
– Урра-аа! Наши пришли! Наши…
Они готовы были перебить опешевшую охрану, но танки с красными звездами на башнях промчались мимо них – дальше, вглубь города…
Там, давя всех встречных и поперечных – мотоциклистов, грузовики, орудия, они устремились к мосту через Щару. Пришедшие в себя немцы открыли огонь. «Тридцатьчетверка», замыкавшая куцую колонну, вдруг крутанулась на перебитой гусенице и застыла, прижавшись правым бортом к стене каменного дома. Ее тут же обложили, как раненого зверя и стали добивать.
Остальные машины помчались дальше. Но далеко уйти не удалсь. Сначала дернулась и задымила вторая «тридцатьчетверка» – ей в корму ударил снаряд. КВ въехал на деревянный мост через канал Огинского, но опоры не выдержали чудовищной тяжести, подломились, разошлись и танк сполз в воду обмелевшего канала. Мощный двигатель, хлебнув воды, сразу заглох. Нельзя было терять ни секунды, и Кульбицкий распахнув люк, вымахнул на башню, старший мехвод тоже успел выскочить из своего люка, выпрыгнул и Кукура, а вслед за ним наводчик с заряжающим – Петрухин, Карабанов, Овсеенко… Не сговариваясь, все ринулись вверх по откосу вслед за командиром. Им вдогон долбил пулемет.
Бежали по проулку меж деревянных хат в садах и огородах. Немцев здесь не было. Это была глухоманная часть города.
