мановения руки министра, одни только Кромвель остался верен ему до конца. Во время своего уединения в Эшере Уолси изливал перед ним свои сетования, а он ободрял его, как только мог, и попросил у него позволения отправиться в Лондон, «чтобы там помочь или повредить ему, по его всегдашней поговорке». Его чрезвычайная ловкость проявилась в плане убедить Уолси откупиться от вражды придворных подтверждением пожалований, данных им из его доходов, причем Т. Кромвель был посредником в этих переговорах. Благодаря его же усилиям парламент отверг билль, лишавший Уолси права занимать впредь всякие должности; он же добивался позволения павшему министру удалиться в Йорк.
Наградой за эту редкую преданность павшему покровителю было, по-видимому, общее уважение. «За его честное отношение к интересам своего господина его, как вернейшего слугу, все сильно почитали и восхваляли». Но покровительство Генриха VIII имело другие основания. Поездка в Лондон окончилась частным свиданием с королем, причем Т. Кромвель смело советовал ему решить дело о разводе просто при помощи своего верховенства. Совет показал главную особенность позднейшей политики, позволившей смелому советнику совершенно изменить отношения церкви и государства; но Генрих VIII все еще разделял надежды новых министров и, быть может, еще пугался голого абсолютизма, к которому побуждал его Т. Кромвель. Во всяком случае, Совет остался в тайне, и хотя король высоко ставил нового слугу, но ему пришлось терпеливо ожидать дальнейшего хода событий.
Для успешного получения развода герцог Норфолк, выдвинувшийся после падения Уолси, рассчитывал не только на союз и помощь императора, но и на поддержку парламента. Новый созыв обеих палат явился доказательством отказа от системы Уолси. Вместо того чтобы считать парламент опасным, монархия чувствовала себя теперь достаточно сильной, чтобы пользоваться им как орудием, и Генрих VIII в своем споре с Римом прямо рассчитывал на крепкую поддержку с его стороны. Не менее знаменательным было отношение гуманистов. Для них, как и для чисто политических противников кардинала, его падение открывало надежды на лучшее будущее. Принимая должность канцлера, Томас Мор, насколько можно судить об этом по фактам его короткого министерства, мечтал провести преобразование церкви, которого требовали Колет и Эразм, но задержать восстание против единства церкви. Его строгости против протестантов, правда, преувеличенные полемическим задором, остаются единственным пятном на его, вообще-то, незапятнанной репутации.
Но только при строгом отделении дела реформ от того, что представлялось ему переворотом, Мор мог надеяться на успешное осуществление планов, предложенных Советом парламенту. Петиция общин казалась как бы эхом знаменитого обращения Колета к собранию духовенства. Она приписывала усиление ереси не столько «неистовым и мятежным книгам, изданным на английском языке, вопреки истинной католической и христианской вере», сколько «неприличному и бессердечному поведению различных духовных особ». Она восставала против законов, издаваемых духовенством на его собраниях без согласия короля или его подданных, против притеснений церковных судов, злоупотреблений церковным патронатом, чрезмерного числа праздников. Генрих VIII передал петицию епископам, но они не могли назвать средства к исправлению зол. Министерство настаивало на проведении своих проектов церковного преобразования через палаты. Вопросы о собраниях и судах духовенства были отложены для дальнейшего рассмотрения, но судебные пошлины были понижены, духовенству воспрещено занятие светских должностей, ограничено совместительство, предписано пребывание на месте.
Несмотря на упорное сопротивление епископов, предложения эти были приняты Палатой Лордов «к великой радости народа и великому неудовольствию духовных особ». Важное значение этим новым мерам придавало участие в них парламента. Это свидетельствовало о том, что церковное преобразование теперь должно проводиться не духовенством, а всем народом. С другой стороны, было ясно, что оно будет проведено в духе не враждебности, а преданности церкви. Общины принудили епископа Фишера оправдываться в словах, принятых за сомнение в их правоверии. Генрих VIII запретил обращение Тиндалева перевода Библии как исполненного в протестантском духе, обещая более точный перевод.
Но стремлениям гуманистов помешала неудача министерства в переговорах о разводе. Ни отказ от союза с Францией, ни достижение власти партией, стоявшей за союз с императором, не могли изменить отношения Карла V к делу его тетки. Министры приняли совет кембриджского ученого, Томаса Кранмера, — спросить мнение университетов Европы; но обращение к мнению ученого мира окончилось полной неудачей. Без вмешательства самого Франциска I английские агенты не смогли бы ничего добиться от Парижского университета, даже при помощи щедрых подкупов. Потребовалось столь же бессовестное давление королевской власти, чтобы получить одобрение развода от Оксфорда и Кембриджа. В Германии сами протестанты, увлеченные стремлением к нравственному возрождению, были решительно против короля. Насколько можно судить по свидетельству Кранмера, все ученые Европы, не поддавшиеся подкупу или угрозам, осуждали намерение Генриха VIII.
В тот момент, когда Норфолк и его товарищи по министерству истощили все средства, Т. Кромвель снова оказался на высоте. Неудача других средств все ближе подводила Генриха VIII к смелому плану, перед которым он отступил при падении Уолси. Т. Кромвель снова готов был советовать королю отвергнуть судебную власть папы Римского, объявить себя главой английской церкви и добиться развода от своих церковных судов. Но для Кромвеля развод был только прелюдией к ряду перемен, которые он намерен был провести. Из всей бурной жизни нового министра самое сильное впечатление оставило у него пребывание в Италии. С ним в английскую политику проникло политическое искусство итальянцев; это заметно не только в быстроте и беспощадности его планов, но и в большей широте, большей определенности целей и в их удивительном сочетании.
Действительно, это первый английский министр, у которого за все время его управления можно наблюдать упорное преследование определенной крупной цели. Эта цель заключалась в предоставлении королю абсолютной власти и в устранении всех соперничавших властей королевства. Это не значит, что Т. Кромвель был просто рабом деспотизма. Вопрос еще, был ли он в юности во Флоренции, как говорит предание; но несомненно, что его политика строго сообразовалась с идеалом флорентийского мыслителя, книга которого постоянно была у него в руках. Еще служа Уолси, он удивил будущего кардинала Реджиналда Поля советом взять за руководство в политике «Государя» Маккиавелли. Маккиавелли надеялся найти в Цезаре Борджиа или в позднейшем Лоренцо Медичи такого тирана, который сокрушит все соперничающие тирании и затем объединит и возродит Италию. В политике Томаса Кромвеля можно видеть стремление обеспечить Англии просвещение и порядок, сосредоточив всю власть в руках короля. Последнее ограничение королевского полновластия, пережившее войны Роз, заключалось в богатстве, независимости собраний и судов и религиозных притязаний церкви.
Превратить великую церковную корпорацию в простое ведомство, в котором вся власть должна исходить от одного государя, его воля — служить единственным законом, а его решение — единственным доказательством
