ожиданий. Не веря в это и желая развеять все сомнения, швырнул в него камень. Миг полета растянулся смолой, не желавшей отлипать от коры. И вот оно. Камень не пролетел насквозь, а врезался в твердую поверхность тела. Великан широко улыбнулся, с воплем бросился вперёд. Звук был таким, что его должна была слышать вся рыбацкая деревня. Даже Глухое море не смогло бы полностью заглушить этот рёв. Бенард быстро отскочил назад, нажал на спусковой крючок. Пули попали в сердце или же в место, где оно должно было быть. Тёмная фигура свалилась на него и исчезла, превратившись в дым…
Рыбак вернулся, сжимая в руке ржавый прут. Тяжело дыша, с трудом произнёс: — Всё, я уже тут. Вот именно это было нужно. А вы что, решили в птиц пострелять? Вот правильно! А то утром… здоровая такая чёрная клювокрылка упёрла мой кошель.
— Что-то вроде того, — сухо ответил стрелявший в призрака.
Деревенщина схватил прут, просунул в щель под дверью. Пытаясь «умеючи» её открыть, попутно разговорился: — Помню, в библиотеке прочёл одно произведение. Если не ошибаюсь, труд Блекрота про красавицу по имени Миноора, которая хотела сыграть такую музыку, что уносила бы людей в другой мир. Мир без горести и всепожирающей печали. Мне кажется, она красавица даже не из-за своего внешнего вида… а из-за своих намерений. Они поистине красивы, — рыбак, почувствовав безразличие белпера, болезненно нахмурил брови и замолчал.
— «Гимн спасения». Минооре нужны были особые струны, чтобы совершить задуманное. Как видите, я знаком с этой работой, но все же предпочитаю читать то, где есть подробные описания вправления вывернутой руки. Или есть быстрые способы остановки кровотечения. Вы видели, как быстро человек умирает при ранении в ногу, когда задета бедренная артерия? Всё происходит за считанные минуты… и хорошо, если рядом оказался такой как я. Мне нужны «инструменты», чтобы лечить плоть. Духовным обогащением займусь как-нибудь потом.
— Тоже верно, тоже правильно.
— Ещё, если мне не изменяет память, там упоминалась хладная кровь тёмного желания. Уж не про Бтийсуво ли это?
— Нет, что вы. Сейчас в вас говорит ваше местонахождение. Некоторые жители нашей приморской деревушки поклоняются забытому богу — Донному богу. И только ему. А все слухи про Бтийсуво… это всего лишь слухи. Уверяю вас.
— Вероятно, про хладную кровь читал где-то ещё. Прошу простить, если обидел. Понимаю не оправдание, но дел и, правда, много, — проговорил лекарь. Он не заметил в услышанном ни единого намёка на ложь.
— Готово! Она открыта! — воскликнул рыбак. — Не нужно извинений. Всё понимаю. Давайте же поспешим к старушке…
— Я прямо за вами. Ведите…
Дверь открылась, и из внутренностей хлипкой постройки вырвался дух гнилого пищеварительного органа кашалота, что дышит человеческой старостью. Нос даже улавливал след жужжания мух, которое роится над солевыми туфами. В сравнении с этим запахом, вонь выгребной ямы — изысканный парфюм. Бенард, проклиная своё обоняние, чуть было не потерял равновесие из-за такого натиска разложения, но успел упереться в переборку рукой. Собравшись с силами, прошёл за рыбаком-книгочеем. Миновав небольшое помещение, по всей видимости, с кормом, перешагнул ещё один порог и углубился в тёмное помещение с двумя стойлами. Над одним из них горел тусклый фонарь, и его достаточно для того, чтобы увидеть ту самую старушку. Лошадь нездорово-серого цвета лежала на подстилке из сена и грязи. Кобыла с облезшей гривой пыталась жевать собственное переднее копыто. Сиплое ржание перемежалось с фырканьями — её без сомнения грызла боль. Если не хочешь проводить свои ночи в компании бессонницы — такое лучше бы не слышать.
Белая перчатка подумал: — Ну, в конце концов, это тоже жизнь, — и приблизился к ней. Сумку приземлил рядом с собой, так начал осмотр.
Большую часть внимания притягивало раздутое брюхо — казалось, ещё немного и лопнет. Внутри абсолютно точно что-то происходило. Кобыла прерывисто сопела; будто пыталась по-человечески закричать, когда её кожа вздымалась и опускалась. Подлинные муки заполняли её, это с лёгкостью считывались по судорожным извиваниям, через зубы из пасти выливалась гнойная пенистая масса. Она-то и была источником сногсшибательного амбре. Жёлто-оранжевые глаза в стройном большом черепе вращались свободно, как отсечённые, и искали помощи в углах едва освещённого помещения. Ни один лекарь не сталкивался с подобным до этого момента. Все появляющиеся догадки насчёт происходящего быстро отсекались сами собой.
Бенард опасался, что обычно предпринимаемые действия могут лишь ухудшить и без того ужасное состояние. Потому старался найти способ помочь, не причиняя вреда. Разыскивая объяснения, обратился к кладовой своих знаний, где переворачивал все известные ему случаи. Подбирал варианты. Хоть старушка и не была человеком, но он не мог отступить. Относился, как и всегда, со всей серьёзностью.
Деревенщина переживал, не находил себе места.
— Это началось вчера ночью, и я сразу попросил передать приглашение, позвать вас. Не мог отойти сам, не мог бросить её. Скажите, она поправится? — спросил он, не смыкая глаз.
— Это может зависеть от того что вы расскажете. Что вы делали до этого? Где были? Рассказывайте в подробностях.
— Вчера я затащил бочки с рыбой на повозку. Потом, мы со старушкой отправились развозить заказы по городу. Ну, понимаете, не все хотят ходить в портовый район за рыбой. Не знаю почему. Может из-за запаха, а может, просто нет времени. Вот и решил развозить сам. Скажу вам, количество покупателей возросло. Если раньше было от одного до трёх в день, то теперь у меня от четырёх до шести.
— Попридержите коней. То есть… я не про такие подробности говорил, — остановил того Бернард.
— А? Извините. Ну, так вот, вчера один заказ остался. Его не смогли забрать. То ли из-за болезни, то ли из-за срочных дел. Мы со старушкой пошли домой через рынок, и там нам встретился человек с косыми ногами. Богатый такой, в треугольной шляпе. Он и купил остаток рыбы за толстый такой кошель. К слову, его и упёрла чёрная клювокрылка. Не щедрого господина, а кошель…
— Хорошо, я понял. Что дальше? Чем кормили? — спросил лекарь, продолжая искать причину происходящего перед ним. В поисках подсказок нырнул в самые глубины своей памяти. Опускаясь всё ниже и ниже в своих воспоминаниях, до ушей стало шёпотом доноситься странное. Оно осторожно окружало, накрывало как тёплое и мягкое одеяло в холодный день. В то же время звучал как мороз, прибивающий виноград на лозе.
— Ну, потом мы вернулись. Я напоил и накормил старушку, а затем причесал её гриву, — ответил тот без единого признака каких-либо эмоций.
— Корм брали откуда? Из мешка, мимо которого проходили?
