Иосиф Александрович рассказывал: «Во время этих встреч я показывал Анне Андреевне свои стихотворения, которые она хвалила, она мне показывала свои… Пока в один прекрасный день… вдруг в моем сознании всплыла одна фраза, одна строчка из ахматовских стихов. И вдруг я в какое-то мгновение, видимо, то, что японцы называют сатори или откровение, я вдруг понял, с кем я имею дело. Кого я вижу, к кому я наезжаю в гости раз или два в неделю в Комарово. Вдруг каким-то образом все стало понятным, значительным. То есть произошел некоторый, едва ли не душевный, переворот»{650}. Позднее биографы поэта установили, что знакомство состоялось 7 августа 1961 года.
Анна Ахматова в разговоре с Натаном Готхартом 24 марта 1963 года назвала Иосифа Бродского интересным поэтом, а про Евгения Евтушенко и Андрея Вознесенского обронила: «Это гениальные эстрадные поэты. Они хорошо воспринимаются на слух. Игорь Северянин тоже был талантливым эстрадником». А позднее в одном из разговоров с Чуковской Анна Андреевна вновь высказалась о Бродском: «Очень хорош собой. Вот влюбиться можно! Стройный, румяный, кожа как у пятилетней девочки…»{651}
Бродский с момента их знакомства не раз бывал в Комарове у Ахматовой. А с осени 1962 года он жил на даче одного из академиков, работая над циклом «Песни счастливой зимы». Натан Готхарт вспоминает: «Анна Андреевна говорит, что Иосиф Бродский сторожит дачу академика Берга, и шутя замечает: “Судя по тому, как Иосиф описывает страх, зимой один в Академяках (шутливое название поселка академиков по созвучию с Келломяки – прежним финским названием Комарово) жить он не будет. Я хочу устроить ему переводы. Это хороший заработок. Он знает польский, английский и хорошо переводит”»{652}. Поселок академиков соседствовал с Комаровом.
Иосиф Александрович приходил не с пустыми руками – приносил пластинки, из коих набралась неплохая коллекция. Их заводили на проигрывателе, который брали в местном пункте проката. Ахматова с удовольствием слушала Бетховена, Вивальди, Шостаковича, Баха, Моцарта, Гайдна, Генделя. «В филармонии мне уже не бывать. Там такая трудная лестница», – как-то обмолвилась благодарная Анна Андреевна. Иосиф Бродский вспоминал в интервью Соломону Волкову: «Тогда мы с ней виделись буквально каждый день. Дело было вовсе не в литературе, а в чисто человеческой и – смею сказать – обоюдной привязанности. Между прочим, как-то раз произошла замечательная сцена. Мы сидели у нее на веранде, где имели место все разговоры, а также завтраки, ужины и все прочее, как полагается. И Ахматова вдруг говорит: “Вообще, Иосиф, я не понимаю, что происходит; вам же не могут нравиться мои стихи”. Я, конечно, взвился, заверещал, что ровно наоборот. Но до известной степени, задним числом, она была права. То есть в те первые разы, когда я к ней ездил, мне, в общем, было как-то и не до ее стихов. Я даже и читал-то этого мало. В конце концов, я был нормальный молодой советский человек…»{653}
Под влиянием визитов в Комарово постепенно произошло превращение «нормального молодого советского человека» в потенциального нобелевского лауреата. Иосиф Бродский оценил и чувство юмора Анны Андреевны: «Помню, на даче в Комарове у нее стояла горка с фарфоровой посудой. В разговоре нашем возникла какая-то пауза, и я, поскольку мне уже нечего было хвалить в этом месте, сказал: “Какой замечательный шкаф”. Ахматова отвечает: “Да какой это шкаф! Это гроб, поставленный на-попа”. Вообще чувство юмора у нее характеризовалось именно этим выходом в абсурд. Это она очень сильно чувствовала»{654}.
А еще долгими зимними вечерами Ахматова и Бродский понемногу выпивали. Причем пили не вино, а именно водку. Иосиф Александрович объяснял это пользой для здоровья: «Вина она не пила по той простой причине, по которой и я его уже не особенно пью: виноградные смолы сужают кровеносные сосуды. В то время как водка их расширяет и улучшает циркуляцию крови. Анна Андреевна была сердечница. К тому времени у нее уже было два инфаркта. Потом – третий… Анна Андреевна пила совершенно замечательно… Я помню зиму, которую я провел в Комарове. Каждый вечер она отряжала то ли меня, то ли кого-нибудь еще за бутылкой водки. Конечно, были в ее окружении люди, которые этого не переносили. Например, Лидия Корнеевна Чуковская. При первых признаках ее появления водка пряталась и на лицах воцарялось партикулярное выражение. Вечер продолжался чрезвычайно приличным и интеллигентным образом. После ухода такого непьющего человека водка снова извлекалась из-под стола. Бутылка, как правило, стояла рядом с батареей, и Анна Андреевна произносила более или менее неизменную фразу: “Она согрелась”. Помню наши бесконечные дискуссии по поводу бутылок, которые кончаются и не кончаются»{655}. После процитированных строк на ум сами собой приходит пушкинское: «Выпьем, добрая подружка / Бедной юности моей, / Выпьем с горя; где же кружка?»…
Как ко Льву Толстому в Ясную Поляну и Хамовники, так и к Анне Андреевне в Комарово приходили разные люди, и не только за творческими советами, но и с житейскими проблемами и горестями. «Особенно дамы, – подчеркивает Бродский. – И Анна Андреевна их утешала, успокаивала. Давала им практические советы. Я уж не знаю, каковы эти советы были. Но одно то, что эти люди были в состоянии изложить ей все свои проблемы, служило им достаточной терапией»{656}. Возникло даже словообразование – «ахматовка».
В одном из своих стихотворений Анна Андреевна написала: «Земля хотя и не родная, / Но памятная навсегда…» Комарово и стало такой землей – памятной навсегда, где она и обрела последний покой. «Пунины совершенно не хотели заниматься похоронами Ахматовой. Они всучили мне свидетельство о смерти Анны Андреевны и сказали: “Иосиф, найдите кладбище”. В конце концов, я нашел место – в Комарове. Надо сказать, я в связи с этим на многое насмотрелся. Ленинградские власти предоставлению ей места на одном из городских кладбищ противились, власти курортного района – в чьем ведении Комарово находится – тоже были решительно против…»{657} – вспоминал Бродский.
Прошло время, и в Комарово уже к Иосифу Бродскому стали ездили читать свои стихи молодые поэты. Поэт Михаил Гробман вспоминает 1967 год: «7 ноября. Ленинград. Мы с Виталькой Стесиным поехали за город, в Комарово, к Иосифу Бродскому. Он живет на даче у людей… К сожалению, Бродский был не один и нам пришлось принять участие в трапезе и пр. Но обратно в Ленинград мы ехали с Иосифом одни. Я дал ему читать мои стихи, не знаю, как ему они понравились, но, кажется, принял не очень плохо, а одно какое-то похвалил. Мы с Виталькой пришли к выводу, что он человек симпатичный, но трудно сходится с людьми»{658}.
В эти годы Бродский, уже вернувшийся из ссылки (Ахматова изобретательно сказала про этот период его жизни: «Он сейчас пересыпает
