Это верно. Всех — вообще, наверное, никто. Десяток самых ближних, тренированных телохранов, а зачастую только себя любимого одевают в более-менее крутые, «настоящие» рыцарские доспехи. Остальным что бог пошлёт. У Кастильяны, вот, около тридцати воинов. Ну, около сорока, но с тремя десятками он приехал к нам — кого-то ж и на хозяйстве в замке надо было оставить? И только человек пять или шесть одеты как мы понимаем слово «рыцарь». Остальные кольчуга есть — уже хорошо. Хауберк? С длинными рукавами и капюшоном? Да это супер! Это сержант его дружины! Потому, как у половины бойцов шлемы или чуть толще фольги, или из кожи с металлическими нашлёпками. В Центральных провинциях, говорят, кожаная броня с «досками» на груди и животе уже считается основанием зваться воином. Это я, на графских харчах южной плодородной провинции, житницы государства, и сам разбалован, и собственную гвардию балую. А ведь если буду делать пехоту по швейцарскому образцу, четыре ряда пик, два — алебард, вообще без понятия во что народ одевать! Даже первую, самую опасную для нахождения, линию. М-мать!
— Вот, молодцы! Можете, когда хотите! — похвалил гвардейцев отрок, когда парни в целом закончили. — А теперь выметайтесь. Да-да, двигаем, двигаем, мужики! На выход! Лавр, там всё готово?
— Так точно! — раздался голос снизу. Дверь в холл дворца была открыта. — Пусть идут, резких движений не делают. Попытка напасть — смерть.
— Пошли-пошли!
— Вот ты, в красном, стой! — окликнул я. Один из бойцов, в коричнево-красной кожанке-подкольчужке, не краситель, кожа такая, обернулся. — На улице десятник, который нас встречал. Пусть придёт. Один, без оружия. Поскольку он явится на переговоры — не тронем, если не будет геройствовать. Разговаривать будем только с ним. Задача ясна?
— Но… А… — Умоляющий взгляд на принцессу, но та подтвердила приказ, уверенно кивнув:
— Выполняйте.
Получив «одобрямс», служака кивнул, бодро развернулся и пошёл вниз Ожидавшие чего-то подобного, согнанные к двери, но не уходящие его товарищи облегченно вздохнули и двинулись следом. Отроки вышли за ними, я же остался с главными заложниками. В принципе и единственными — простых гвардов вязать и хомутать и не собирался. Слишком геморно, да и незачем. Ну, будет в сотне или полусотне, прибывшей с принцессой не сто и пятьдесят, а девяносто или сорок человек, что это даст с учётом многосотенного ополчения города? Прошествовал к другому креслу, пинком развернул его так, чтобы сидя в нём видеть и принцессу, и продолжающего сопеть в пол барона. Ну и держать их под угрозой выстрела — само собой. Сел, облегчённо выдохнув — не привык ещё ходить и жить в доспехах. Ну, ничего, у меня всё ещё было впереди.
— А теперь рассказывайте, — милостиво разрешил им.
— Что тебе рассказывать, трус несчастный? — фыркнула сеньорита.
— Почему трус? — А вот это здесь, под ивой, считается оскорблением. Поводом к дуэли, будь она мужчиной. Хорошо, что я Лунтик, и мне побоку местные оскорблялки.
— Потому, что поступил подло! — язвила она с перекошенным лицом. — Как не подобает поступать рыцарю!
Я не выдержал и залился весёлым смехом.
— Рыба моя, ты ДЕЙСТВИТЕЛЬНО веришь во всю эту рыцарскую чушь? Про честь, достоинство? Доблесть? Ты, Shtirlits в юбке? Профессиональный разведчик, а заодно и контрразведчик со стажем? Может всё же оставим сказки наивным юношам, ведь мы с тобой самые что ни есть закоренелые прагматики?
— Это всё неправда! — вспыхнула она. Это не чушь! Может про «доблесть» ты прав, ум на поле боя важнее глупого желания показать личную удаль, но в остальном… В этом мире, если ты хочешь чего-то добиться, нужно следовать правилам, Ричи. Иначе жизнь смоет тебя, как течение опору гнилого моста. И рыцарь должен соответствовать своему высокому званию. Этим он и отличается от быдломассы всех остальных.
— Браво! Извини, не аплодирую, руки заняты, — приподнял я арбалет. — А давай у Старого спросим? Эй, барон, скажи, рыцарская честь — она есть? Или эта сказка для loхov, чтобы было легче ими управлять? Чтобы они были предсказуемыми?
— Какой же ты циник, Ричи! Нельзя же так! — попеняла она.
— Дык, с кем поведёшься, — снова усмехнулся я. — Зая, я могу ОЧЕНЬ много рассказать тебе о «рыцарской чести», «рыцарской доблести» и прочей наносной атрибутике. Как «благородные рыцари» убили две сотни сдавшихся женщин и детей, которые, подчеркну это, СДАЛИСЬ. Их заперли на крыше храма в ожидании участи. Как доблестные благородные, после убийства во взятом городе всех, кого смогли, вернулись и пустили их под нож просто потому, что так захотели.
А может рассказать тебе, как выкалывают глаза пленным, сдавшим замок на милость победителя? А что, их же не убили, всё честно.
Ну, а как бравые благородные насилуют и убивают в захваченных городах ты, наверное, знаешь. Хотя нет, откуда тебе! Откуда тебе знать, что творит ворвавшаяся в дом вооружённая злая солдатня с безоружными горожанами, не оказывающими сопротивления? Как кого-то пытают, вымогая, где спрятаны ценности, протыкая в разные места их самих и членов семей — на нашем теле много разных мест. Отрубают лишние конечности. Как чем-то тупым и тяжёлым со смехом проламывают голову женщине, матери и хозяйке дома. Её даже не насилуют — они уже пресытились этим, им просто нужно повеселиться. Смерть — вот оно, истинное развлечение благородных! Даже если это беззащитные! ОСОБЕННО если беззащитные. Смерть беззащитных позволяет им почувствовать себя сильными и важными. Именно ради этого, почувствовать силу и важность, они и пошли служить, пошли на войну. Как грабят всё, что можно продать, насилуют самых смазливых из тех, что движется, а остальное просто сжигают, целым домом вместе с трупами и ещё живыми обитателями. Рассказать или нет, как находят маленьких детей, плачущих по углам — взрослые наивно пытались их спасти, спрятав в обречённом доме. Да, наверное, тебе не интересно даже как их убивают на глазах матери или отца, чтобы признались, где те хранят серебро и золото… Детей! Со смехом! Потому, что они — благородные рыцари!
…Кажется, последние слова я орал. Зло, неистово. Ибо, как историк-любитель, читывал описания зверств средневековой солдатни. Да что читывал, есть гравюры, есть сохранившиеся до наших дней прекрасные рисунки с описаниями, кто кого как мучает и убивает. Спецэффекты не а ля Голливуд… Но если бы был Голливуд — меня бы вырвало по-чёрному. Наш мир для такого слишком нежен, к счастью.
— Помнишь, я тебе про еретиков рассказывал, — продолжил я, а она не стала перебивать, внимательно начав ловить каждое моё слово. — Как их давили, выжигая огнём и мечом их экономику. В те годы был популярен призыв: «Убивайте всех, господь сам разберётся, кто свой, а кто еретик!» И рыцари так и делали. Убивали. Всех. А вслед за рыцарями шли церковники, которых в благородстве обвинить трудно, но которые совершают благое дело, распространяя дело божье и волю божью на Земле. Эти святоши, милейшие люди, просто жгли на огромных кострах тех, кто не отрёкся от ереси. Брали и жгли. Сотнями. Но тут повторюсь, они и не позиционировали себя рыцарями и тем более благородными. Людям божьим простительно, да?
