Если верить русскому журналисту и литератору Н. И. Гречу (1787–1867), Ф. С. Фабер лично знал Наполеона в самом начале пути будущего императора. Он «обедал ежедневно, в течение нескольких месяцев, за общим столом, по двадцати су, с поручиком Наполеоном Буонопарте. "Итальянское 'u' в прозвище Buonoparte тогда ещё не стесняло его", — говорил Фабер».
Граф К. В. Нессельроде слыл в Петербурге гурманом. Многие блюда той поры носили имя министра иностранных дел России: суп Нессельроде из репы, пудинг из каштанов, суфле из бекасов. «Из разных сведений, необходимых для хорошего дипломата, — писал Ф. Ф. Вигель, — усовершенствовал он себя только по одной части: познаниями в поваренном искусстве доходил он до изящества. Вот чем умел он тронуть сердце первого гастронома в Петербурге министра финансов Гурьева».
Первый секретарь французского посольства граф Рейзет оставил свои записки о встрече в 1852 году с русским министром иностранных дел:
«Шестого (18) ноября мы были вместе с генералом на большом официальном обеде у графа Нессельроде. Его приёмные комнаты, стены которых увешаны старинными картинами итальянской школы, были великолепны, обед был прекрасно сервирован. Шесть метрдотелей в коричневых сюртуках французского покроя со стального цвета пуговицами, в белых атласных жилетах и больших жабо, при шпаге, руководили лакеями, одетыми в пунцовые ливреи. В большом красном зале, против среднего окна, стояла огромная фарфоровая ваза, подаренная графу Нессельроде королём прусским.
Канцлер был старичок небольшого роста, очень живой и весёлый, в сущности очень эгоистичный и очень походил на Тьера[145]. Он был весьма воздержан, хотя любил хорошо поесть; до обеда, который был всегда изысканный, он ничего не ел, только выпивал поутру и в три часа дня по рюмке малаги с бисквитом. Он сам заказывал обед и знал, из чего делается каждое кушанье.
Однажды на маленьком интимном обеде у датского посланника барона Нессена, на котором я был вместе с графом Нессельроде, он обратил внимание на пюре из дичи и тотчас записал карандашом в свою записную книжку способ его приготовления. Этот рецепт был послан его повару, который хранил, как драгоценность, этот любопытный автограф».
Относительно повара министра был хорошо информирован другой его современник — В. П. Бурнашёв. Он рассказывает, как однажды князь А. В. Долгоруков, тоже большой гурман, обедая у Нессельроде, сильно впечатлился гурьевской кашей и просил Карла Васильевича прислать к нему своего повара, чтобы тот выучил варить кашу его француза. Каково же было удивление князя, когда в присланном к нему поваре он узнал своего забытого крепостного Алёшку, когда-то отданного на выучку на кухню к Нессельроде. Алёшка уже носил звание «мосье Алексис, premier officier de bouche de son Excellence Mr le comte Nesselrode» — об этом торжественно доложил Алексею Васильевичу его французский камердинер! Сердце князя ревниво взыграло, чувства зависти и крепостника соединились в нём в злобный замес, и он приказал «мосье Алексису» остаться, пообещав ему платить порядочно, но всё-таки не так порядочно, как французу, которого он тут же прогнал прочь. С того дня отношения Нессельроде с Долгоруковым перестали быть сердечными. Интересно, у кого теперь хранятся собственноручные автографы министра с его рецептами?
Внук канцлера оставил такой портрет деда: «Ему было 76 лет, но он казался на десяток лет моложе… Седые волосы, разделённые пробором, были ещё довольно густы. Бакенбарды обрамляли лицо, делая его более длинным, черты же резкими. Нос крупный, орлиный… взгляд одновременно пристальный и улыбающийся под круглыми стёклами очков в серебряной оправе. Уголки несколько великоватого рта во время беседы приподнимались в язвительной улыбке. Голос ясный, звонкий, вибрирующий и ещё молодой. Руки тонкие и очень ухоженные, хотя и имевшие следы частых приступов подагры. Ступня маленькая и красиво изогнута».
Граф Карл Васильевич рано ложился спать и рано вставал и не увлекался никакими излишествами. Никогда не курил и не выносил табачного запаха и дыма. Всю жизнь имел прекрасный аппетит и здоровый желудок. Знал толк в кушаньях и винах, за модой не следовал, «показывая уважение к ушедшему времени». По натуре был общителен, любил компании и дамское общество, был завсегдатаем салона императрицы Александры Фёдоровны. Устраивал и у себя музыкальные вечера, на которых блистала его племянница Мария, даровитая пианистка, ставшая известной в Европе под именем Калержи. Нессельроде любил музыку, предпочитал слушать итальянские и немецкие оперы, но на спектаклях часто засыпал под убаюкивающую музыку оркестра рядом с министром двора графом А. В. Адлербергом (1818–1888).
Главный дипломат России увлекался цветоводством, обладал прекрасной оранжереей, в которой находилась гордость его коллекции — редкие камелии. Выращивал он и фрукты к столу, и овощи, и любил удивить ими гостей. Не будучи русским дворянином, упорно стремился к получению княжеского титула (как Меттерних!), но ограничился титулом графа.
Укрепить своё положение в русском обществе ему сильно помогла женитьба в 1812 году на дочери влиятельного министра финансов Д. А. Гурьева, «изобретателя» гурьевской каши. Супруга Мария Дмитриевна была женщина полная и высокая, и Карл Васильевич казался при ней «карманным» мужем. Но брак был счастлив, они нежно любили друг друга и своих детей Дмитрия, Елену и Марию.
К. В. Нессельроде, кажется, умело совмещал личные интересы с государственными. В 1832 году в Петербург прибыл новый посол США Дж. Бьюкенен, добивавшийся заключения с Россией торгового договора и проникновения американских торговых судов в Чёрное море. Посол заручился поддержкой русской дипломатии в деле оказания соответствующего давления на турок, не пускавших американцев через Босфор и Дарданеллы, а вот с торговым соглашением Петербург тянул и не давал определённого ответа.
Граф Нессельроде подсказал Бьюкенену как нужно делать дела в России: нужно приурочить подписание договора к именинам Николая I. И правда: дело быстро сдвинулось с места, и соглашение было заключено. С чего бы Нессельроде так благоволил русско-американскому торговому договору? Очень просто: у графа в южных губерниях было 20 тысяч овец, и в случае проникновения американцев в Чёрное море представлялась хорошая возможность сбыта шерсти. Но оставим высокопоставленного графа, которому здесь и так посвящено много места. Приблизимся к рядовым сотрудникам дипломатической службы. Их жизнь была ещё больше наполнена всякими курьёзами.
В 1880-е годы в Афинской миссии секретарём работал некто Комаров, прославившийся «подвигом», после которого его стали звать «дипломатическим Ноздревым». В его бытность скончался посланник, и ему поручили доставить гроб с останками бывшего начальника в Петербург. Путешествие длинное, скучное и утомительное, но на пути была Вена, столица венского вальса, кафешантанов, игорных клубов и прочих удовольствий. После пыльных и жарких Афин Вена показалась Комарову земным раем, и он пустился во все тяжкие. Когда нужно было продолжить свой путь, он обнаружил, что проиграл все деньги. Прошло некоторое время, прежде чем на помощь дипломату пришли родственники умершего. Они ссудили его некоторой суммой денег, но потребовали залог — гроб с телом покойного посланника. В Министерстве иностранных дел случился страшный скандал, но дело «дипломатического Ноздрева» замял влиятельный граф П. Шувалов, посол России в Берлине, которому Комаров приходился каким-то дальним родственником.
