Когда я, раздосадованный, вернулся в «Бергхоф», Гитлер сидел со своими гостями в холле у камина. Моей жене пришлось сесть рядом с ним и рассказать о свадьбе Хевеля. Она описала все с большим юмором и иронически прошлась насчет речи Риббентропа, из которой следовало, что все недипломатические жены – просто какие-то неполноценные создания. Хотя ее слова и вызвали смех, фюрер попросил своего личного адъютанта представить ему текст речи Риббентропа.
Последние дни на Оберзальцберге протекали спокойно и в серьезной атмосфере. Фюрер уже дал понять, что ввиду положения в России должен вернуться в Восточную Пруссию. Но он все откладывал отъезд, так как перестройка его бункера в «Волчьем логове» пока не закончилась.
В эти дни у меня впервые сложилось впечатление, что исход войны Гитлеру ясен. Я почувствовал это по отдельным его фразам и репликам, в которых, однако, постоянно все еще шла речь о продолжении войны, о новом оружии и его воздействии, а также о том, что будут у нас еще и успехи. Фюрер не сдавался, и прежде всего в нем крепло убеждение: я не капитулирую никогда!
Гитлер много говорил со мной о своих планах и намерениях насчет люфтваффе. Он решил целиком сосредоточиться на производстве истребителей. Все остальное запретить. Выпуск истребителей теперь наиважнейшее дело. Каждый новый день фюрер встречал надеждой на то, что первые реактивные самолеты уже передаются войскам. Укреплять в нем такую надежду я не мог. Раньше чем через полгода на это рассчитывать было нельзя. Главной моей тревогой, которую я не скрывал, была нехватка горючего. Некоторые соединения группы армий «Центр» уже докладывали о больших затруднениях в обеспечении им. Гитлер говорил, что теперь идет борьба между защитой важнейших предприятий и сохранением боеспособности истребителей. Эту трудность он видит, но мы никогда не должны терять шанс одержать верх. Такому требованию препятствовали едва ли преодолимые трудности, которые я утаивать от фюрера не мог. Но он сохранял уверенность или просто делал вид.
Прощание с Оберзальцбергом
15 июля Гитлер дал приказ следующим утром переместиться в Восточную Пруссию в «Волчье логово». Круг лиц в «Бергхофе» уменьшился. Гостей почти не осталось. Фюрер становился все спокойнее. В последний вечер, прежде чем удалиться к себе, он обошел все картины, пристально всматриваясь в них, – прощался с ними. А потом сказал фрау Брандт и моей жене «До свидания!», поцеловал им руку и, уже поднявшись на несколько ступенек по лестнице в соседнюю комнату, вдруг вернулся, еще раз сердечно попрощался с ними и вышел из холла. То было расставание навсегда.
На следующее утро мы вылетели в Восточную Пруссию и к полудню прибыли в «Волчье логово». В 13 часов Гитлер заслушал доклад об обстановке, как будто мы никогда не покидали Ставки фюрера. Теперь он жил в уже отстроенном «гостевом бункере». Доклад о положении на фронтах состоялся в прилегающем бараке, где имелось большое помещение, предназначенное для обсуждения обстановки. Я поразился решительности Гитлера. Его воля и нервная энергия импонировали мне. Он пытался начать здесь все заново и чувствовал себя в солдатском окружении в своей среде. А со всех стран света шли только одни плохие вести. У меня сложилось впечатление, что соединения наших сухопутных войск – при последнем издыхании. Во вражеском превосходстве никакого сомнения не было.
17 июля во время автомобильной поездки на передовую был атакован истребителями-бомбардировщиками Роммель. Водителя убило на месте, а фельдмаршал был тяжело ранен в голову. Когда состояние Роммеля немного улучшилось, его доставили на родину. На фронт он больше не возвратился.
Через два дня в Ставку фюрера прибыл фельдмаршал Кессельринг. 20 июля он праздновал 40-летие своей военной службы и получил от Гитлера высшую награду – бриллианты и дубовые листья с мечами к Рыцарскому кресту. Приезд его был радостным событием. Несмотря на яростные атаки англичан, американцев, поляков и французов, им не удалось добиться того, чтобы фронт Кессельринга рухнул. Фюрер с чувством высказал ему слова признательности и похвалил за ту твердость, с какой тот вел в Италии умно спланированную оборону перед лицом вражеского превосходства.
20 июля
Следующим днем было 20 июля 1944 г. В первые послеобеденные часы Гитлер ожидал прибытия дуче. Поэтому начало обсуждения обстановки было передвинуто на полчаса и назначено на 12.30. Мы, участники обсуждения, собрались в этот приятный, теплый летний день перед бараком. Там, в кругу нескольких других офицеров, стояли Боденшатц, Путткамер и граф фон Штауффенберг, который с 1 июля являлся начальником штаба командующего армии резерва генерал-полковника Фромма. Всего несколько дней назад фюрер вызывал его для доклада на Оберзальцберг. Гитлера интересовало тогда положение дел с формированием новых танковых и пехотных дивизий. Сегодня же Штауффенберг должен был доложить о возможностях выполнения приказа фюрера.
Гитлер поздоровался за руку со всеми стоявшими перед бараком офицерами и, сопровождаемый ими, сразу вошел в помещение для обсуждения обстановки, где его уже ожидали: Кейтель, Йодль, Кортен, Буле (начальник штаба ОКВ по сухопутным войскам), Шмундт, Хойзингер, Варлимонт, Фегеляйн, Фосс, полковник Брандт (начальник оперативного управления генштаба сухопутных войск), капитан 1-го ранга Асман (Первый адмиралтейский штабс-офицер штаба оперативного руководства вермахта), Шерф, посланник Зоннляйтнер, Боргман, Гюнше, Ион фон Фрейенд, подполковник Вайценэггер (начальник оперативного отдела штаба Йодля), майор Бюхс (офицер генштаба люфтваффе при Йодле) и два стенографа (д-р Бергер и Бухольц).
Обсуждение обстановки, как всегда, началось с доклада Хойзингера о положении на Восточном фронте. Я стоял чуть в стороне и уточнял с другими адъютантами программу приема Муссолини. Меня вдруг заинтересовал один пункт в докладе Хойзингера, и я подошел к другой стороне стола, чтобы получше разглядеть лежавшую на нем карту с обстановкой. Здесь я простоял несколько минут до взрыва бомбы.
Это произошло в 12.40. На какое-то мгновение я потерял сознание. Очнувшись, увидел валявшиеся вокруг деревянные обломки и груды битого стекла. Моей первой же мыслью было как можно скорее выбраться отсюда. Я выкарабкался через окно и побежал вокруг барака к главному входу. Голова гудела, из нее и из горла лилась кровь, я почти оглох. У входа в барак я увидел ужасную картину. Там уже лежало несколько тяжелораненых, а другие раненые едва держались на ногах и падали. Гитлера вывел фельдмаршал Кейтель. Его мундир и брюки висели клочьями, но, как показалось мне, серьезных телесных повреждений он не получил. Фюрер сразу же отправился в свой бункер, где им занялись врачи. Выяснилось, что тяжелые ранения получили 11 участников обсуждения; их немедленно доставили в находившийся в четырех километрах от Ставки госпиталь.
Все остальные были легко, а некоторые и довольно тяжело ранены, почти у всех лопнули барабанные перепонки. Я бросился в соседний барак со средствами связи, по телефону вызвал ведающего ею подполковника Зандера и приказал ему немедленно блокировать связь для всех, кроме Гитлера, Кейтеля и Йодля, чтобы не просочились ложные известия.
