Телефон писателя был выключен. Потому что даже он, с его стоической ненавистью к средствам связи, вряд ли вытерпел бы более шестидесяти звонков в течение трех минут.
Я завел двигатель и поехал к нему домой.
Серега жил в квартире, доставшейся ему от родителей. Родители Сереги были академиками и еще при Союзе успели отхватить себе кусок жилья, которое после развала Союза получило звание элитного. В старом доме в центре города, с консьержем и лифтом, двери которого приходилось закрывать вручную.
— Вы куда? — спросил консьерж, едва я сумел справиться с тяжелой деревянной дверью подъезда.
— В сто девятую, — сказал я.
— Проходите.
— Спасибо.
— Пожалуйста.
— Вы очень любезны.
— Желаю приятно провести день.
Я поднялся на шестой этаж по лестнице — не потому, что я слежу за своим здоровьем, а потому, что не доверяю лифтам, которые консервативны настолько, что не озаботились обзавестись автоматическими дверями, — и позвонил в дверь. По сути, я стоял и трезвонил около десяти минут, непрерывно терзая кнопку электрического звонка, а лишь потом мне открыли.
У Сереги явно было вдохновение. Он был в трусах, тапочках и сомбреро. Изо рта у него свисал потухший окурок, а дымящуюся сигарету он зажимал правой рукой.
— А, — сказал он. — Это ты. Чего надо?
— Поговорить.
— Гош, извини, — сказал он. — Некогда мне разговаривать. У меня роман на мази.
— Куда торопиться, — сказал я. — Работа писателя — самая медленная работа в мире.
— Черта с два, — сказал Серега. — Я начал его позавчера, а сейчас у меня уже сто восемьдесят шестая страница.
— Ого, — сказал я. Раньше его темпы были гораздо ниже. Две страницы в день, и то если повезет. — К тебе пришла муза?
— Ага, муз, — сказал он. — Чего хотел-то?
— Может, я войду?
— Лучше не надо, — сказал он. — А то еще спугнешь.
— Кого?
— Муза.
— Ты что, не один?
— Со мной мое вдохновение.
— И как зовут твое вдохновение? Ира? Катя?
— Гоша, — сказал он, — я тебя очень прошу, зайди вечером, а? Или давай где-нибудь пересечемся. Днем я работаю.
— А я вот в отпуске.
— Сочувствую, — сказал он и захлопнул дверь прямо перед моим носом.
Нет, я все понимаю, писатели — народ эксцентричный, но не до такой же степени.
Я снова позвонил, пока он не успел далеко уйти.
— Чего еще?
— Мне предложили заключить сделку с дьяволом, — сказал я.
— Так соглашайся, — буркнул он и снова закрыл дверь.
На этот раз окончательно.
— Чтоб тебя приподняло, хлопнуло, придавило, размазало да так и оставило, — сказал я закрытой двери и поплелся вниз.
От Сереги я отправился домой, спать. После бессонной, но незабываемой ночи меня слегка шатало, а в мозгах стоял густой туман. Восемь-десять часов здорового сна еще никому не вредили. Наоборот, кто-то во сне даже ухитрялся принимать правильные решения, Менделееву вон вообще таблица его приснилась.
Пришел домой и плюхнулся на диван. Сны мне не снились.
В половине восьмого меня разбудил стук в дверь. Стук и звон. Кому-то очень не терпелось со мной повидаться. Я подумал, что это у Сереги проснулась его писательская совесть, и пошел открывать.
Сереги за дверью не было, но я об этом не слишком пожалел, ибо…
Самая роскошная женщина, которую я видел в жизни, стояла на пороге моей квартиры. Высокая блондинка с настолько идеальными параметрами, что подходить к ним с сантиметром показалось бы кощунством. У нее были огромные голубые глаза, широкие скулы и ровные, идеально белые, как из рекламы «Блендамеда», зубы, которые она обнажила в очаровательной улыбке. А еще на ней был домашний халатик, отнюдь не скрывающий очертания ее тела и отсутствие лифчика, и меховые тапочки.
— Здрасьте, — тупо сказал я.
— Добрый вечер, — произнесла она голосом с весьма эротичной хрипотцой. — Могу ли я зайти?
— Не вижу причин, чтобы отказать вам, — сказал я, распахивая дверь настежь.
Она вошла, точнее, вплыла в мою квартиру. Зачарованный этим зрелищем, я чуть не оставил дверь открытой. Что этому чуду понадобилось от меня?
— Я — ваша новая соседка, — сказала она. — Вчера только переехала.
— Очень приятно, — сказал я.
— Меня зовут Тамара, — сказала она. — А вас?
— Гоша.
— Чудное имя, — сказала она. — Гоша, я собралась пить чай, а я очень люблю пить чай, и обнаружила, что у меня совершенно нет сахара. А я так люблю сладенькое.
— Хм, — глубокомысленно сказал и.
— Вы не одолжите мне пару ложечек сахара? — спросила она. — Я буду очень признательна.
— Конечно, — сказал я.
Не знаю, что со мной происходило, но в тот момент я готов был одолжить ей свои легкие или там, скажем, печень и никогда не требовать возврата.
— Вы очень любезны, — сказала она.
Я пошел на кухню, а она пошла за мною следом. Открыл тумбочку, достал из нее сахарницу и протянул ей. Она взяла посудину из моих рук, слегка соприкоснувшись со мной пальцами, отчего по моему телу пробежал электрический разряд, и поставила ее на стол.
— Даже не знаю, как вас отблагодарить, — сказала она. — Наверное, лучше всего так.
С этими словами она обвила мою шею руками и поцеловала меня в губы.
* * *
Архив Подземной Канцелярии
Из дневника Гоши
Запись сто шестьдесят шестая
А что же было дальше?! — возопит любопытный читатель. Мы хотим знать все подробности: как, где, каким образом и сколько раз.
Дудки. Я эти подробности тоже хотел бы знать, но ни черта не помню. С того самого момента, как она поцеловала меня на кухне, и до того мгновения, как я проснулся на своей кровати.
Ничего. И это обидно, потому что женщина была сногсшибательная, причем в прямом, а не в переносном смысле. И все же я ничего не помню. Но могу сделать кое-какие выводы по тому, в каком состоянии я проснулся. Это было так.
— Ой-е, — сказал я, открывая правый глаз.
Итак, сначала о фактах. Я был у себя дома. Я лежал на своей кровати, правда, поперек. На моей левой ноге почему-то был женский чулок. Что-то давило мне в бок, и, когда я полез выяснить, что именно, это оказались разомкнутые наручники. На подушке валялась бельевая веревка со следами губной помады. Под подушкой покоилась пустая фляжка из-под эротического массажного масла.
