сверкали символы моих печатей, не менее яростно сверкали крошечные символы в их спрятанных трёхцветных печатях. Ничья.
По большому счёту все в зале замерли, переглядываясь.
— Молодой магистр, двое? — не оборачиваясь, спросил Седой.
— Да, у них обоих на телах спрятаны крошечные печати Указов.
— Им нужно срочно помочь! — произнёс кто-то из комтуров. — Их же корёжит от боли!
— Как мы им поможем? — потерянно спросили его в ответ. — Если обычная формация очищения не стёрла эти печати, то мы бессильны. У нас и правда нет Повелителя и возможности создать формацию следующего ранга.
— Да ладно, — усмехнулся Дарагал и обернулся ко мне. — Наш новоявленный магистр поможет им, так ведь?
— Жетон? — изумился Красноволосый.
— Какой жетон, — скривил губы Дарагал. — Магистр ведь только что сказал — он поможет своими силами.
— Что?
— Братья, кажется, за сегодня случилось столь многое, что вы устали думать. Что, по-вашему, сдерживает наших братьев, которых Указы толкают на предательство? — не дождавшись ответа, Дарагал выдохнул. — Другие Указы. Наш магистр мастер Указов, да ещё, похоже, талантливый, так? Истинный мастер Указов, сила которого уже сейчас равна силе рядового мастера Указов этапа Повелителя Стихии, так?
Пока остальные кто растеряно, кто восторженно глазели на меня, Седой потребовал:
— Молодой магистр! Спасите их, они не выдержат этого!
И только после его окрика я пришёл в себя. Что-то и правда я туплю. Быстрый взгляд, короткое мысленное усилие, и в печати над теми двумя добавляется символ сна.
К счастью, никому из комтуров не нужно пояснять, что их товарищи живы, их Возвышения, опыта и навыков хватает, чтобы и слышать дыхание, и ощущать в восприятии упавших как живых, а не мёртвых.
Я заметил яростный взгляд Зеленорукого и толкнул к нему усталый выдох мыслеречью:
— Снимаю все запреты, только ради Неба, не соверши ошибки.
Он ядовито прошипел:
— Как я посмею, младший господин?
К счастью, этим и ограничился: не напал, не принялся орать, не попытался отправить мыслеречь вовне.
На миг я даже сам забеспокоился о происходящем вовне — формации, которые поднял Седой, так же успешно, как не выпускали отсюда ничего, не давали и происходящему снаружи проникнуть сюда. А там ещё орденцы, наёмники из союза Мечей, наблюдающие с неба старшие семьи Морлан и…
С усилием, но я вышвырнул всё это из головы. Есть здесь, сейчас и то, чем я должен заняться. А тем, что там, снаружи, займусь позже.
Присел возле ближнего ко мне спящего комтура. Или он не комтур? Их же было меньше трёх десятков в остатках Ордена? Неважно.
Седой, замерший надо мной, подсказал:
— Годий. Хороший собрат, всегда готовый подставить плечо.
Но тут же рядом кто-то фыркнул:
— Ха! И готовый выслушать всё, что ты ему скажешь. Ну теперь-то ясно, почему он был настолько хорошим.
Седой вскинул голову:
— Можно ли винить человека за то, что он действовал под принуждением?
Зеленорукий воспользовался тем, что я снял запрет на болтовню.
— Хор-роший вопрос. Нельзя. Ты либо раз за разом теряешь сознание и в итоге сдыхаешь от нестерпимой боли, либо повинуешься.
— Иногда лучше сдохнуть, чем предать братьев.
— Иногда лучше промолчать, чем судить других, — отрезал Седой и был достаточно убедителен, чтобы закончить этот спор.
Я тем временем пытался подстроить свою силу под силу того, кто оставил скрытую печать над Годием. Давалось это непросто, словно отыгрываясь надо мной за ту лёгкость, с которой я получил доступ к печатям контрактов орденцев.
С другой стороны, когда я последний раз работал с трёхцветными печатями? На турнире в городе Меча? Нет, поправил сам себя. Там я лишь создавал их, а с чужими работал немного раньше, в городе Тысячи Этажей.
Честно говоря, тогда было проще. Я тогда был гораздо слабей, меньше знал и умел в Указах, а справился быстрей.
Правда, утешение не очень, сейчас, при виде этих небольших печатей, скрытых на плечах орденцев, я впервые задумался, что, возможно, не только становлюсь сильней и опытней в Указах, но и многое теряю.
Я ведь умел раньше так закреплять печати. Сам научился, сам освоил, но отбросил это умение, позабыл о нём на долгие годы. Потому что так проще, потому что так у всех. А что, если это так, как у всех, было ошибкой? Что, если идти как у всех, делать так, как проще и так, как записано в записях других мастеров Указов — было неправильно?
Не потому ли дух Каори в городе Миражном отказывалась давать мне хоть какие-то советы?
Где грань того, что я должен создать сам, своим талантом, а где грань того, что я должен выучить у других, но так, чтобы не испортить этот свой талант?
Поддавшаяся, наконец, печать позволила на время забыть о сомнениях и вопросах, но я твёрдо пообещал себе вернуться к ним и подумать, не лишился ли я по пути к Предводителю Воинов каких-то уникальных умений и возможностей, отбросив их, как ненужные?
Пока же сосредоточился на печати, в который раз наблюдая, как часть символов Древних исчезает, превращаясь в строки обычного языка. Вслух зачитал главное:
— В чужой печати его имя, символы Верность, Молчание, запреты на раскрытие себя, приказы докладывать раз в месяц.
— Кому? — не выдержал один из комтуров. — Кто заставил его служить себе?
Я проглядывал строки условий, выискивая там имя. Отыскал.
— Рокалим.
— Эрзум, — выдохнул Седой. — Это ублюдок из Эрзум.
Его ненависть поддержали:
— Чтобы их сектанты всех на пилюли пустили!
Я даже покосился в сторону этого жаркого проклятия. А это не чересчур? Тем более, из уст орденца? Но остальные лишь поддержали довольным ворчанием. Видимо, не чересчур.
— Стирай, стирай эту дрянь! Освободи его от этого ярма!
