партизанских боев.
Объявилась знаменитая подпольщица «Комиссар Надя» — Н а д е ж д а П а в л о в н а С т а р о х а т н я. Она жила на Полтавщине. Откликнулась на письмо сестер Сулеймановых, дала адреса тех, кто знал Апанни.
Летом 1981 года в Киев к Резниченко приехал из Польши Донат Нечипуренко. Об этом старые боевые друзья известили Надежду Павловну. Приехать она не смогла, но прислала письмо.
«Здравствуйте, родные мои, Мария Лукинична, Петр Яковлевич и Донат! Получила Ваши письма. Большое, очень большое спасибо. Я так обрадовалась, так довольна, что увидела Вас. Еще не читая письма, узнала Доната. Плакала и все переживала, разглядывая его фото. Напомнилась война и ее старые раны. Он нам на всю жизнь остался братом. Мы так с ним породнились, будто одна мать нас родила.
Я знала, что он нас не забудет. Я еще долго и много буду спрашивать у Вас о нем, Мария Лукинична. Очень огорчена, что он почти слепой, грущу, переживаю. Я не знала, что у него такое горе. Как же он попал в Польшу? Это на Доната не похоже. Поэтому, видно, и вестей от него столько лет не было. Да и с другими подпольщиками и партизанами после войны особых связей не было. Одно слово — был в оккупации и уже ты виноват… Ведь я никогда и никому еще не писала. Прошу Вас, передайте все мои родственные чувства Донату.
Дорогая Мария Лукинична! Я все эти дни ходила насчет подтверждения Сулейманова А. С. Нигде не заверила. Была в военкомате. Требуют партизанское удостоверение. А его у меня нет. Спрашивают почему? А я им сказала: «Не желаю Вам того знать, что мы узнали и пережили в войну и после». Нельзя сказать, чтобы они обидели меня. В военкомате даже очень заинтересованы были моей судьбой и ругали, почему у меня до сих пор нет партизанского удостоверения.
А подтверждение за нашего славного Вано-Булата я вчера выслала не заверенное. Пусть как хотят, там в Комиссии верят или не верят. Я буду еще много писать о Сулейманове. Буду разыскивать тех, кто его знал. Конечно, это дело затянется, но я сделаю.
Сейчас я все поняла и душевно перенесла те раны, от которых он умер. Он также был мне братом. А как его сестра похожа на Алексея. Сестра права, что добивается воскрешения его имени. Он погиб, как Герой, защищая Родину, будущее человечества. Я очень верю Донату и горда Сулеймановым. Он храбро сражался с фашистами. Нужно ему посмертно присвоить Героя. Очень предан был нашему Отечеству. Я буду еще Вам писать. А сейчас желаю хорошо отдохнуть всем, а Донату крепкого здоровья. Мы еще с Вами встретимся. Думаю, что Вы приедете ко мне в Лохвицу и привезете когда-нибудь Доната. Хочу еще одно спросить. Я сниму копию своих справок, а как мне еще заявление сложить? Я Вас очень попрошу помочь мне. С большим уважением к Вам.
Мария Лукинична, обнимите за меня Петра Яковлевича. Целую всех Вас, дорогие мои партизаны.
Надя
22 августа 1981 г.»
А потом пришло письмо от Надежды Павловны и в Махачкалу.
«Здравствуйте, многоуважаемая Айшат Сулеймановна и Ваши сестры!
Извините, что пишу с опозданием. Так тяжело, когда узнала, что Апанни нет в живых. До сих пор не могу прийти в себя. Надеялась, что хоть он остался в живых. Ведь столько мы потеряли своих друзей и товарищей. Какие пришлось пережить трудности во время оккупации, невозможно рассказать, а описать, наверное, ни один писатель не сможет. Наши переживания и мучения навсегда остались в нас. И я еще буду много писать про Вашего Апанни.
Послала письмо и фото Апанни в Посудовский сельский Совет. Указала людей, которые должны помнить и подтвердить его партизанские действия. Но есть у меня сомнения, ведь прошло столько лет. Уже мы стали стариками, а те люди, которых я указала, они еще старше. Я попросила председателя сельсовета сделать подтверждение и выслать его в Киев, в Комиссию бывших партизан, и мне дать ответ. Буду еще писать в село Крюки, где его тоже должны знать.
Вы пишете, что Апанни любил музыку и пел. Не приходилось нам петь и танцевать. У нас тогда большое горе бушевало. Не было и времени говорить о прошлом, о семье. Каждую минуту могла разразиться смертельная опасность. Мы как-то без слов понимали друг друга. Я даже не знала, кто Апанни по национальности. Он ведь хорошо говорил по-русски. Только при разговоре у него как-то немного выдавались вперед губы.
Последний раз видела его в военной форме с автоматом. Он пробирался в Михайловские леса. Сказал, что там его ждут товарищи. Помню, просила его не идти мостом, который соединяет деревни Крюки, Нарочи, Михалевку. Говорила ему, это слишком открытое место, оно удобно для полиции. Он усмехнулся и сказал: «Полиции сегодня нет!» Я тоже улыбнулась и догадалась, что это они ночью шугнули полицию.
Как сейчас вижу его. Бравый, подтянутый, с автоматом через плечо вниз дулом, он так и пошел смело дорогой один. А я все же очень переживала за него. Хотела провести его хоть через речушку и болото в лес. Но он сказал, не ходи. И добавил: «Скоро я приеду и тебя заберу»…
Так я и не дождалась его. Слезы давят и сейчас. Очень тяжело вспоминать.
Мне кажется, его обязательно опознают по фото в Посудово.
Итак, дорогие сестры мои, Сулеймановы, до свидания. Целую Вас.
Надя
10.IX.81 г.»
Через месяц от Надежды Павловны пришло новое письмо, в котором она сообщала, что ответы на свои запросы об Апанни в Посудово, Крюки и другие села она получила неутешительные.
«Все люди, которых я указала, не смогли подтвердить, они, к сожалению, умерли. В живых осталась только хозяйка, у которой жил Апанни. Старушка, ей 73 года. Ее фамилия Грудо Устинья Касьяновна. Сообщают, что она узнала Сулейманова, подтверждает, что он жил у нее, а вот чем занимался, сказать не может. Отчасти она права, но можно было бы поступить по-другому. Это она напугана еще с тех страшных времен.
Хозяевам мы никогда не говорили, кто мы, не разглашали свою подпольную работу, иначе нас не было бы.
Но и без поддержки местных жителей мы бы не могли просуществовать и недели. Надо было где-то покушать, обогреться, переодеться. И люди шли на смерть, а помогали нам. Не все, конечно… Были, кто боялся, но те, которых я избрала и у кого
