в руки эфоров. Я не уверен в достоверности рассказа о том, как эфоры с помощью хитроумных манипуляций сумели подслушать разговор Павсания с предавшим его посланником. Уж очень все в нем сложно и притянуто за уши, и не исключено, это было придумано задним числом, чтобы оправдать действия спартанских властей. Фактом остается то, что именно после того, как злополучное письмо попало в руки эфоров, они приняли решение вторично арестовать Павсания.
В это время регент находился в Спарте. Ничего не подозревая, он шел по городу, когда увидел приближающихся к нему эфоров. По выражению лица одного из них Павсаний понял, что сейчас последует, а другой эфор, дружески расположенный к победителю при Платеях, незаметно кивнул головой, предупреждая об опасности. Этого оказалось достаточно, и Павсаний бросился бежать. Он был хорошо тренированным бойцом и надеялся, что сумеет ускользнуть от погони. Но и эфоры, как истинные спартанцы, постоянно поддерживали себя в форме, а потому ни на шаг не отставали от беглеца. Это была безумная гонка, где ставкой была человеческая жизнь. Павсаний первым добежал до храма Афины Меднодомной и скрылся внутри, а эфоры опоздали всего на несколько мгновений. Отдышавшись, они стали совещаться о том, что делать дальше, поскольку регент укрылся в святилище, а это делало его неприкосновенным. Подумав, эфоры распорядились замуровать двери храма и пробить крышу, чтобы не дать регенту покинуть убежище и иметь возможность вести за ним наблюдение. Когда Павсаний совсем обессилел от голода и жажды и уже не подавал признаков жизни, эфоры приказали разобрать вход и вынести его на улицу. Здесь регент и умер. Случилось это в 468 г. до н. э.
Смерть Павсания обросла легендарными подробностями еще в Античности. Корнелий Непот (Paus. 5), Диодор Сицилийский (XI, 45) и Полиэн (VIII. 51) писали, что когда мать регента узнала о том, в каком предательстве обвиняют сына, то пришла к храму Афины и первая положила камень у дверей в святилище. Что и говорить, на первый взгляд история очень поучительная и наполненная спартанской моралью, но насколько она правдива?
После смерти Павсания перед властями Спарты встал вопрос о том, что делать с его телом. Наиболее радикально настроенные члены герусии предлагали похоронить его там, где обычно погребают казненных преступников, но большинство старейшин выступили против этого. Поэтому победителя персов при Платеях похоронили недалеко от храма Афины. Но как это ни покажется странным, расправу над Павсанием без суда и следствия в Элладе восприняли негативно. Об этом свидетельствует позиция дельфийских жрецов. Через некоторое время после смерти знаменитого полководца оракул признал поступок спартанцев кощунственным и дал прорицание о том, что гробницу Павсания необходимо перенести в то место, где он скончался, – внутрь храмовой ограды святилища Афины Меднодомной. В Спарте никто не осмелился противиться воле богов, она была исполнена, а над могилой военачальника установили мраморную плиту, на которой было написано, кто здесь похоронен. Также по приказу спартанских властей были изготовлены две бронзовые статуи Павсания и посвящены в храм Афины Меднодомной. Это также делалось по указанию дельфийских жрецов, объявивших, что спартанцы должны возвратить богине два тела вместо одного.
Так закончилась удивительная история Павсания, человека, спасшего Элладу и убитого своими соотечественниками.
* * *
О дальнейших деяниях царя Леотихида на поле брани после битвы при Микале нам практически ничего не известно, за исключением того, что в 476 г. до н. э. он во главе армии Лакедемона ходил в поход против фессалийских Алевадов. Но лучше бы царь тогда остался дома. Его судьба была не менее сложной, чем у регента, но менее трагичной. О бедах Леотихида не сохранилось столь подробных сведений, как о злоключениях Павсания, лишь у Геродота встречаем краткое известие о том, как закончился жизненный путь победителя при Микале: «Во главе лакедемонян он совершил поход в Фессалию и, хотя мог покорить всю страну, дал подкупить себя большой суммой денег. Он накрыт был на месте, в самом лагере, когда сидел на мешке, наполненном золотом. Привлеченный к суду, он бежал из Спарты, а жилище его было срыто. Бежал он в Тегею и там умер» (VI, 72). Как видим, все достаточно банально и просто. И если Павсаний действительно замышлял недоброе, то Леотихид попался на обыкновенном подкупе. Можно, конечно, предположить, что и здесь эфоры пошли на провокацию и подбросили в царский шатер мешок с золотом, но кто тогда заставлял Леотихида на него садиться? Что называется, взяли с поличным.
Удивляет то, что в отличие от Павсания, Леотихиду позволили убежать в Тегею и там спокойно закончить свои дни. Случилось это в 468 г. до н. э. Бывшего царя никто не преследовал и не требовал его выдачи в Спарту. Но с другой стороны, не было и никаких обвинений в государственной измене; это лишний раз говорит о том, что именно жадность подвела Леотихида.
Но, что немаловажно, из истории с Павсанием и Леотихидом спартанцы сделали далеко идущие выводы, оказавшие большое влияние на дальнейшее развитие страны: «Когда лакедемоняне поняли, что слишком большая власть портит их военачальников, они добровольно отказались от главенства и перестали посылать на войну командующих, предпочтя господству над всей Грецией мудрую воздержность граждан и верность их отеческим обычаям» (Plut. Aristid. 23). Вплоть до Пелопоннесской войны это правило будет незыблемо соблюдаться в Спарте.
* * *
Фемистокл не пытался сделать в Афинах государственный переворот и не брал огромную взятку от врагов своего государства. Тем не менее он чуть было не разделил судьбу Павсания, но избежал этого, ударившись в бега подобно Леотихиду. Хотя изначально ничего не предвещало такого печального исхода.
После битвы при Саламине популярность Фемистокла среди эллинов в буквальном смысле слова зашкаливала. Люди вполне справедливо видели в нем спасителя Эллады и оказывали афинскому стратегу различные почести: «Во время следующих Олимпийских игр, когда Фемистокл пришел на ристалище, все присутствовавшие, говорят, не обращая внимания на участников состязаний, целый день смотрели на него и показывали его иностранцам с восторгом и рукоплесканиями; и он сам с радостью признался друзьям, что пожинает должные плоды своих трудов на благо Эллады» (Plut. Them. 17). О другом случае рассказывает Павсаний: «Оказывая честь Фемистоклу, когда он вошел в театр, все присутствующие встали перед ним» (VIII, L, 3).
Но, купаясь в лучах заслуженной славы, стратег не забывал и о насущных делах.
