только собственный ум будет спасительной лодкой. Кто не способен освободить себя, уничтожив ловушку ума с помощью самого ума, не может быть избавлен от сансары никаким иным способом.
22–26. Как только возникают склонности и обусловленности, обитающие внутри и называемые умом, мудрый отказывается от них и избавляется от невежества. Оставь тонкие стремления к многочисленным наслаждениям, затем оставь понятия о различении и тогда, отбросив представления о существовании и несуществовании, пребывай в блаженстве без понятий. Несуществование казавшихся существующими понятий о мире является уничтожением склонностей; это и есть разрушение ума, называющееся также избавлением от невежества, когда все, что бы ни ощущалось, превращается в неощущение. Отсутствие восприятия является нирваной, или абсолютным блаженством, а из-за восприятия появляется страдание. Только собственными усилиями человек способен быстро осознать несуществование существующего, поэтому необходимо постоянно практиковать такие усилия.
27. Осознав, что страсти и прочие желания, существующие в уме, нереальны, оставив семя, из которого они прорастают, пребывай в умиротворении, не испытывая ни страдания, ни радости!
Такова сарга сто двенадцатая «Учение об уме» книги третьей «О создании» Маха-Рамаяны Шри Васиштхи, ведущей к Освобождению, записанной Валмики.
Сарга 113. О невежестве.
Васиштха сказал:
1–3. Склонности, или васаны, возникают как нереальность, подобно ошибочному видению двух лун. О Рама, от них следует отказаться. Невежество кажется реальным для неразличающего, для знающих истину оно – только название. Откуда ему взяться? О Рама, не будь глупцом, с помощью различения стань мудрым. В небе нет второй луны; это заблуждение, видимое только безумцу!
4–5. Нет ничего существующего или не существующего помимо самой реальности, как в огромном покрытом волнами океане нет ничего, кроме воды. Вне собственного воображения нет нереальных существования и несуществования. Не приписывай это вечному, совершенному, бесконечному Атману, чистому Сознанию.
6–8. Ты не деятель. Так откуда взяться в этих действиях чему-то твоему? Когда существует только единое – кто, как и что здесь делает? Но не оставайся и бездеятельным, о разумный, этим ничего не получится достигнуть. Что должно быть сделано, надлежит сделать. Потому пребывай в своей природе, о безгрешный! По причине невовлеченности, в отсутствие страсти, даже действуя, ты, о Рама, остаешься недеятелем в силу своей непривязанности. Откуда в этом случае может появиться действие?
9–10. Реальное должно быть принято, нереальное должно быть оставлено. Только в стремлении к реальному оправдана вовлеченность в действие. Когда весь мир похож на уловку фокусника, будучи наваждением и нереальностью, что следует искать и от чего подобает отказаться?
11–16. О Рама, семенем этой сансары является невежество, и даже будучи нереальным, оно разрастается, как реальность! Оно пусто и не имеет сути; это сила, заставляющая вращаться колесо сансары. Оно известно как склонности, или васаны, приносящие заблуждения ума. Словно прекрасный бамбук, невежество пусто, не имея внутри сердцевины; словно бегущие по реке волны, оно не пропадает, даже если его разрезать ножом. Им невозможно овладеть, даже если схватить рукой; оно тонко, но имеет огромную остроту; оно возникает, как волны появляются на стремнине. Оно кажется полезным для многих целей, но при этом тщетно для достижения реальности, для обретения истины. Оно подобно волнам в мираже: ясно видимо, но не существует. В нем все объекты то кривы, то прямы, то длинны, то коротки. Они неподвижны или подвижны, и то, что кажется благим, становится неблагим.
17–20. Хотя невежество пусто внутри, оно везде видится прекрасным и полным смысла; его нигде нет, но оно угадывается повсюду. Оно несознательно, но кажется сознательным, оно существует благодаря беспокойному уму. Невежество не становится постоянным ни на секунду, но кажется основательным и неподвижным. Хотя оно чисто, как огонь, но как будто покрыто сажей. Оно танцует по воле чистого Сознания, при узнавании которого пропадает. При свете чистого Сознания оно увядает, но процветает во тьме. И как мираж в пустыне, оно переливается всевозможными оттенками.
21–25. Невежество подобно черной змее, извивающейся, ядовитой, тонкой, скользкой и опасной, непостоянной, глупой и жадной. Как без масла само по себе скоро пропадает пламя в масляной лампе, так без страсти невежество становится тусклым, как пыль. Вспыхивающее и непостоянное, утвердившееся в неосознанности, невежество пугает глупых людей, как вспышка ветвистой молнии. Пойманное с помощью собственных усилий, оно горит и, сверкнув несколько раз, пропадает. Невежество обретается без усилий, и оно непостоянно, как молния. Оно появляется, даже если его не желаешь, и кажется приятным, но приносит только несчастья. Как гирлянда цветов, преподнесенная в неподходящий момент, оно не способствует благу.
26–30. Оно приводит к заблуждениям и содействует огромному счастью, только если о нем совершенно забыть. Оно подобно ночному кошмару и непременно вызывает страдания. Силой иллюзии оно становится всеми тремя огромными мирами; создавая их за мгновение, оно поддерживает их и потом проглатывает. Невежество заставило царя Лавану за час пережить множество лет, и Харишчандру – ощутить за одну ночь двенадцать лет. По его милости разлученным влюбленным ночь кажется длящейся целый год. По его милости время воспринимается по-разному: для счастливого оно бежит быстро, для страдающего растягивается.
31–33. Просто существуя, невежество видится деятельным в различных событиях, хотя это только кажется; так лампа в действительности не участвует активно в видении, а просто светит. Как изображенная на картине женщина с красивой фигурой и грудью не является женщиной и не имеет ее качеств, так же невежество, существующее как мысли, не способно ничего сделать. Оно сияет, будучи фантазией, и лишено реальности. Хотя невежество и разрастается сотнями тысяч побегов, в высшем смысле оно ничто.
34–37. Наваждением оно обманывает глупца, но не мудрого, как мираж в пустыне одурачивает животное, но не разумного человека. Как пена, оно появляется и исчезает в непрерывном потоке; его форма непостоянна, как иней, и оно ничто, если его постигнуть. Оно видится чем-то прекрасным, будучи похожим на облако серого дыма; оно пребывает во всем существующем, властвуя над ним, как ветра разрушения своей силой господствуют над миром. Оно прилипает к телу, как пыль, принося жгучую боль; затмив собой реальность, оно бродит по всему миру.
38–43. Невежество подобно потоку воды в океане, являющемуся водой; оно бессильно, но становится плотной осязаемой сансарой, сродни слабой траве, свитой в крепкую веревку. Поэты в своих фантазиях описывают невежество как волны или гирлянды лотосов, но в действительности оно подобно полому стеблю лотоса со множеством дыр, растущему в грязи и наполненному водой. Человеку кажется, что невежество растет, но это не так; как отравленный кусок сахара, оно сначала сладко, но в конце смертельно ядовито. Оно пропадает, как языки пламени потухшей лампы, и никто не знает, куда оно девается. Оно подобно туману, встающему перед тобой: он вроде бы виден, но когда пытаешься схватить его, от него ничего не остается. Оно выглядит, как тончайшая пыль, рассыпанная из горсти; оно беспричинно и иллюзорно, словно синева неба. Невежество появляется, как вторая луна, которую видят слезящиеся глаза, как объекты во сне, и как людям, сидящим в лодке, деревья на берегу кажутся плывущими.
44–47. Когда ум уязвлен невежеством, люди, введенные в заблуждение его продолжительностью, видят обман долгой сансары, подобный сну. В самом уме, пораженном невежеством, возникают и рассеиваются разнообразные наваждения, словно волны в океане. Из-за невежества прекрасная истина, реальность Брахмана, видится нереальной, а уродливый иллюзорный мир представляется существующим, хотя нереален – он.
