гостей. Выждав, когда утихнет поднявшийся шум, Ганиев разлепил сомкнутые губы:
– Отдавать русского я не буду. Даже ценой своей и ваших жизней.
Повисло тягостное молчание. Поняв, что Ганиев настроен решительно, никто не торопился предпринимать какие-либо действия. Было ясно, что приблизиться вплотную к нему – заведомо означало получить порцию свинца. Убийство же самого хозяина дома было чревато непременной местью со стороны его родичей, а этот фактор являлся существенным. Взоры всех обратились к остановившемуся позади Азимову Нажмутдину. Азимов принадлежал к тому же тейпу, что и Асланбек, и это значительно упрощало все возможные последствия назревающего конфликта. Но Нажмутдин тоже хотел жить. Словно не замечая сосредоточенных на себе взглядов своих подельников, он с непринуждённым видом принялся рассматривать хозяйственные пристройки. Наконец Байхатов сделал ещё несколько шагов в направлении развернувшегося на него автомата и замер. Криво усмехнувшись, он как можно спокойнее произнёс:
– Мы уйдём, но ненадолго. А ты подумай пока, стоит ли жизнь этой свиньи твоей. И твоей семьи тоже.
Он повернулся и, не дожидаясь ответа, решительно зашагал к выходу. За ним со двора убрались и остальные. Объявшее Асланбека напряжение не торопилось отпускать. Выждав с минуту, он опустился на ступеньку крыльца и положил на колени автомат с загнанным в патронник патроном. В дверях появилась слушавшая весь разговор у окна Малика. Она села рядом и прислонилась к плечу мужа.
– Страшно мне, Аслан. Из приходивших половина – вахаббы, а этим любые обычаи нипочём!
Продолжать дальше она не стала, но мысли её были понятны и так. Асланбек долго молчал, затем обнял жену и натужно улыбнулся.
– Всё образуется, пойдём в дом.
К вечеру в дом отца возвратился измазанный в крови Салавди. Под напором отбивших господствующие высоты спецназовцев, он в потоке удирающих со всех ног боевиков наткнулся на подстреленного односельчанина. Не дозвавшись своих товарищей, продолжавших нестись со скоростью хорошего мустанга, Салавди всю ночь и последующее утро тащил раненного на себе. К девяти часам он вышел к накатанной дороге и остановил первую же попавшуюся машину. Водитель УАЗа ехал в совершенно другую сторону, но выслушав Ганиева, он без разговоров развернул автомобиль, открыл заднюю дверь и помог погрузить раненного в салон. Этот чеченец не был боевиком – их он давно уже не поддерживал. Даже более того, этот человек относился к тем немногим чеченцам, что действительно не испытывали никакой ненависти к русским. Нельзя сказать, что на его решение подействовал заброшенный за спину Салавди автомат – оружие мужчину не испугало. Просто он не мог отказать в помощи раненному человеку одного с ним народа. Встреченные им люди никакого отношения к его тейпу не имели, но они прежде всего были чеченцами. Спокойно миновав ряд блок – постов, УАЗ вскоре въехал в одно из крупных селений. В этом селе имелась больница, и оба чеченца об этом прекрасно знали. Водитель остановил автомобиль у самого входа в неё и вместе с Салавди дотащил потерявшего сознание раненного в операционную. Вокруг уже суетился медицинский персонал. Оказалось, что привезённый с огнестрельным ранением боевик у них уже не первый. С начала дня к больнице не ослабевал нескончаемый поток всевозможного транспорта, доставлявшего продырявленных пулями и осколками бандитов. Несмотря на переполненность, очередного раненного сразу же приняли и, вколов необходимое лекарство, приступили к подготовке операции. Салавди несколько минут потоптался у двери и повернулся к стоявшему рядом водителю УАЗа.
– Спасибо тебе за помощь. Меня не жди, я во дворе из нашего села машину приметил, с ними и доеду.
– За что благодаришь? – отозвался тот – Каждый чеченец на моём месте так же поступил бы. А ехать мне действительно пора – тороплюсь.
Попрощавшись, мужчина вышел, а Салавди устало опустился на корточки у стены. Весь коридор был забит сопровождавшими доставленных бандитов их близкими родственниками. Многие из них, как и сам Ганиев, имели при себе оружие. Ждать пришлось долго. Наконец две одетые в белые халаты женщины выкатили каталку с перевязанным в свежие бинты односельчанином. Салавди тут же подскочил к сопровождавшему их доктору.
– Всё будет нормально! – поспешил успокоить его тот – Операция прошла успешно. Вот только транспортировка его пока невозможна, придётся у нас пока отлёживаться.
– А как же русские? Вдруг они нагрянут, что тогда? – испугался за раненного Салавди.
Доктор с усмешкой взглянул ему в глаза:
– Где вы слышали, чтобы русскими больницы проверялись? Если и доберутся сюда, то не дальше моего кабинета. Никогда они с раненными не связываются!
Ответ показался убедительным, но боевик всё не отставал.
– Я родственников его предупрежу, что у вас он. Вы сразу скажите, что нужно: может, лекарства какие или ещё что…
– Лекарств хватает – бросил через плечо врач – Россия исправно нам их поставляет. А насчёт остального с родственниками поговорим. Пусть подъезжают.
Дальше задерживать внимание медика Салавди не осмелился. Он дождался, когда приехавшие на «семёрке» односельчане заберут своего только что прооперированного родственника, и вместе с ними возвратился в родное село. В этот день к брату он не пошёл. Как не пошёл и в другие, последующие дни. Он прекрасно понимал, что тяжело раненный военный в ближайшее время из села никуда не уйдёт, и никаких беспокойств по этому поводу не испытывал. Оставался вопрос о месте нахождения его дяди, но эта проблема касалась не только его.
Глава 27
Шли недели, и Рязанцев потихоньку шёл на поправку. Через месяц он уже мог самостоятельно подниматься с постели и с трудом, но передвигаться по дому. На улице уже была поздняя весна, которая скорее напоминала разгар летней поры на его Родине. Земля давно уже высохла, вокруг буйствовала зелень и пригревало солнце. Всё это время над выздоравливающим раненным хлопотала Имани. В последнюю неделю Ивану стало гораздо лучше, и он с каждым днём в её помощи нуждался всё меньше. В связи с этим девушка посещала его намного реже, всё больше времени посвящая хозяйственным заботам в родительском доме. И всё же, через каждый день или два, Рязанцев имел возможность видеть её рядом. Каждый её приход был не просто приятен, он доставлял радость. Иван не смог бы определить, какое именно обстоятельство было тому причиной: то ли его вынужденное затворничество и как следствие – страшный дефицит общения, то ли длительное, по вполне понятным причинам, отсутствие женщин в его окружении. Или просто обычное влечение молодого человека к приятной девушке. Он даже не задумывался над такими вопросами. Они подолгу беседовали, расспрашивая друг друга и рассказывая о разных пустяках и серьёзных вещах. Иногда Рязанцев в захлёб хохотал до слёз, выслушивая очередную басню о жизни русских, распространяемую среди чеченских женщин, но всё больше сам узнавал много нового и интересного об обычаях народа, среди которого оказался волею судьбы. Ещё через полмесяца Иван стал ловить себя на мысли, что он уже привык к этой девушке и начинает скучать о ней сразу же, как только перестаёт видеть её. Нет, он прекрасно понимал, что найдётся много женщин, гораздо красивее Имани, но среди встреченных им похожих на неё не было. Каждый раз, украдкой любуясь своей собеседницей, он с замиранием сердца жадно ловил каждый её взгляд, впитывал каждое произнесённое ею слово, все звуки сразу тускнели на фоне её звонкого мелодичного голоса, и вдруг оказывалось, что ничего нет более приятного, чем слышать и видеть её рядом с собой. В эти редкие минуты как-то сами собой отступали горестные воспоминания и тяжёлые мысли, связанные с неопределённостью его нынешнего положения. Но действительность напоминала о себе.
