хижины в небольшом камине пылал огонь, сильно пахло щелоком.
– Сейчас я объясню, почему считаю, что такой поступок мог совершить только человек религиозный. – Он вытащил из кармана потрепанный конверт. – Мы получили от него это письмо за четыре дня до того, как его отправили в путешествие, которое, как он считал, закончится смертью. Ваша мама что-нибудь знала об этом?
– Думаю, нет. Даже уверен, что не знала.
– Можете прочесть его, только, мне кажется, вам лучше выйти на крыльцо. Потом принесете письмо назад.
У него еще никогда не было такой ясности в голове с той самой поры, когда он, голодая, добирался в Чикаго. В нем нарастало предчувствие встречи с чем-то значительным и незнакомым для человеческого существа. Ему вдруг показалось, что всю свою жизнь он бредет, не догадываясь о пропастях, разверстых под ногами, проходит мимо чудес, мимо засад, не замечает глаз, обращенных на него, не видит письмен, начертанных на облаках. До него вдруг дошло, что сама жизнь намного шире, глубже и опаснее, чем он привык думать. Он уронил конверт, но успел нагнуться и подхватить его. Ему стало страшно из-за того, что он может прожить всю жизнь вот в таком неведении – в неведении глупца! – когда человек не осознает присутствие силы света и силы тьмы, которые постоянно борются между собой под поверхностью видимой реальности; стало страшно, что он может прожить свою жизнь как раб, как тварь на четырех ногах, с опущенной к земле головой.
Роджер вышел на крыльцо, сунул пальцы в конверт. Глаза защипало от жгучих слез, он сделал глубокий вдох, как перед началом забега, и вгляделся в текст.
«Старейшинам ковенантской церкви
Уважаемые друзья!
Помимо членов моей семьи вы единственные, к кому мне хочется обратиться в эти минуты.
Вечером 4 мая я выстрелил из ружья по мишени. Человек, который находился в нескольких ярдах влево от направления выстрела, вдруг упал. Я не могу найти этому объяснения. Я не виновен в этом убийстве ни в мыслях, ни на деле.
Вы помните, что я испытывал глубокий интерес к церкви и общине на холме Херкомера. В юном возрасте со своей бабкой посещал церковь, чем-то похожую на вашу. Часы, проведенные там в молчании, смирении и надежде, стали важной частью моей жизни. Те же самые качества я увидел в членах вашей общины. Утром каждого воскресенья в Коултауне, участвуя в совершенно других церковных службах, я мысленно был с вами, на холме Херкомера.
Я оставляю сына. Мне не знаком никто из пожилых людей, который сможет помочь ему советом, приободрить его или сделать ему внушение. В двадцать один год никому не захочется выслушивать наставления. Если до достижения этого возраста мой сын Роджер вдруг, на ваш взгляд, выкажет малодушие, легкомыслие или совершит что-то бесчестное, прошу показать ему это письмо.
Я отправляюсь в тюрьму Джолиет, мысленно повторяя слова молитвы моей бабки. Она всегда молилась о том, чтобы наши жизни стали подспорьем Господу, чтобы осуществить его планы на земле. Я должен верить в то, что прожил не напрасно.
С глубоким уважением,
Джон Эшли».
Роджер смотрел на противоположный склон, скованный морозом. Дьякон дал ему понять, что его отца освободили мужчины с холма. Люди из общины были всюду: и тюрьме, и на железной дороге. Они умели обращаться с замками, с наручниками, знали расписание поездов. Эти люди не носили оружия, были молчаливы, сообразительны и сильны физически. Нарушая закон, они рисковали не только жизнью, но и, что было намного важнее для них, честью и достоинством своей церкви. Они подчинялись более древним законам. Сейчас ему доверили величайший секрет. Такой долг ничем не оплатить.
Он вернулся в дом и, положив письмо перед Дьяконом, сел к столу. Старик молчал, сосредоточив внимание на домотканом коврике, лежавшем у него под ногами. Роджер проследил за его взглядом. Коврик был соткан давно, но тем не менее, черно-коричневый орнамент в виде лабиринта все еще можно было различить.
– Мистер Эшли, будьте любезны, переверните коврик изнанкой вверх.
Роджер выполнил просьбу старика. На обратной стороне коврика не было и намека на узор: лишь множество узелков, переплетений, болтавшиеся концы нитей. Жестом Дьякон велел вернуть коврик в прежнее положение.
– Вы журналист, работаете в Чикаго. Ваша сестра поет на сцене, а матушка держит пансион здесь, в Коултауне. Отец – тот вообще где-то в дальних странах. Это все нити и узлы человеческой жизни. Узора вы не можете видеть.
Пока Роджер осмысливал его слова, старик молчал, а потом вдруг спросил:
– Вы что-нибудь слышали о древе Иессеевом, мистер Эшли?
– Я… Мне кажется, Иессей было отцом царя Давида-псалмопевца.
Дьякон открыл лежавшую перед ним огромную Библию на странице с изображением высокого дерева, с ветвей которого наподобие яблок свисали кружочки, с вписанными в них именами.
– Это древо рода Иессеева. Здесь указаны все потомки Иессея до Давида и дальше, до Христа. Нужно, чтобы человек помнил, кто его предки, от кого он произошел. Говорил ли вам Аристид, что мы происходим из того же рода, что и Авраам Линкольн?
– Нет, впервые слышу.
– Это действительно так. Наши предки принадлежали к той же общине, что и он в Кентукки.
Помолчав, старик добавил:
– Вы тоже происходите из древнего рода и отмечены свыше. Этот знак виден на вашем челе. Люди рождаются постоянно – миллионы людей, но из них всего один Мессия. Только иудеи и христиане сильно ошибались, полагая, что Мессия был один: любые мужчина и женщина могут родить Мессию, – однако некоторые на древе ближе к Мессии, чем другие. Вы видели океан?
– Нет, никогда.
– Говорят, что каждый девятый вал на океане выше остальных. Не знаю, правда ли это. Только на океане человеческих жизней из сотен тысяч волн вдруг вздымается одна, которая вбирает в себя мощь и силу множества душ, беременных Мессией. В такие времена земля стонет; приближается ее час. Род столетиями готовится к тому, чтобы родить Мессию. Посмотрите на это изображение. Христос наследовал более чем тридцати поколениям, если считать от царя Давида. Подумайте о них всех – мужчинах и женщинах, дедах и бабках Христа. Я слышал, как один ученый проповедник говорил, что Богородица, возможно, не умела читать и писать, как и все матери до нее. Однако им было сказано: «Прямыми сделайте в степи стези Богу нашему».
Он ткнул пальцем в страницу и понизил голос.
– Здесь упоминаются имена людей, о которых Библия сообщает вещи недостойные. Разве это не странно? При нашем невежестве мы с вами могли бы сказать, что мужчины
