— Товарищи и друзья! — говорит Вениамин. — Счастья нам всем! Я хочу поздравить нашу молодую пару. Пусть живут долго и пусть жизнь будет к ним благосклонна. Мы должны создать новое поколение, такое, которое не станет отрекаться от своего народа. Мы не должны забывать, что треть его погибла от рук фашистов и их помощников. Многие убийцы еще ходят по земле и мечтают нас уничтожить. Но известно, что на каждое действие находится противодействие. Нам надо объединиться и отразить угрозу резни. В свое время нашим главным врагом была вера в пустые слова, в иллюзии. Фашисты умело воспользовались этим. Мы должны навсегда запомнить этот урок.
Как вам это нравится? Еврейский мужчина, хорошо побитый и потрепанный жизнью, стоит за свадебным столом и призывает к национальному единству! Еретик, да и только. Если не остановить его, то он еще, пожалуй, предложит тост за здоровье далекого Государства Израиль, куда собрались многие из тех, кто уцелел. Удивительней всего, что остальные гости, включая молодежь, слушают его с таким вниманием. Боже милостивый, если так пойдет и дальше, то скоро все гости поднимутся в едином порыве и выпьют за то, что имели счастье родиться евреями!
Двадцать лет назад в лесной землянке продиктовал умирающий Шломо Шапиро свое завещание одному молодому партизану. И те слова навсегда запечатлелись в сердце парня — до последнего дыхания пронесет он их по своей жизни.
— В будущем году в Иерусалиме! — кричит со своего места старый Шотланд.
Он явно хватил лишнего и не думает о том, что некоторые вещи не стоит произносить вслух. Около полуночи из театра возвращается Владимир Антонович. Его принимают с пьяным воодушевлением и подносят «штрафную». Но народный артист вежливо уклоняется: в его положении нужно следить за питанием и режимом, избегать алкоголя и жареного, масла и колбас. Он старается придерживаться фруктовой диеты, капусты, ржаного хлеба и прочих скучных вещей.
А пока Владимир Антонович кисло улыбается, глядя на бурное еврейское веселье. Ему не слишком нравятся столпившиеся в квартире люди. Гости начинают расходиться. Какое-то время еще гудит фальшивый бас деда Залмана Шотланда, но вот уходит и старик. Вениамин, прощаясь, прикладывается к ручке хозяйки, Рахили Ефимовны. Сара берет мужа под руку; привычным покоем веет от ее теплого плеча. Сегодня она красиво одета, причесана и надушена, в ней бурлит праздничное воодушевление. Но в любом настроении, в горе и в радости, она не представляет себе жизнь без Вениамина, своей любви и опоры.
Они идут по Кропоткинской, и Сара болтает не умолкая — у нее сегодня прекрасное настроение. Полночь. Улица пуста, иссяк поток машин, почти не видны прохожие. Над городом светятся цветные огни рекламных щитов. Сияют и витрины магазинов, но окна домов темны. Закончились сеансы в кино, завершены театральные представления, последние троллейбусы спешат домой, в парк. На постах со скучающими лицами стоят дежурные милиционеры, готовые к любой неожиданности.
О чем болтает Сара? О молодых Эдике и Бронечке, о Тамаре и о ее матери. Рахиль сильно постарела, а Тамара погружена в свои болезни. Сегодня за столом ни крошки не съела. Ты обратил внимание на ее лицо? Тень, а не лицо.
Вениамин отвечает неопределенными междометиями.
— Интересно, как вели себя дети? — спрашивает Сара.
Имеются в виду те трое, которых они оставили дома на попечение соседки. Хася, Нахман и Шимон названы в честь Саркиных братьев и сестры, погибших во время войны. Красавица Хана тоже не забыта: ее имя носит одна из дочерей Лейбла Гинцбурга. У Лейбла, Абы, Мириам и Ривки есть, слава Богу, много детей. По всем четырем сторонам света разнесла жизнь потомков кладбищенского габая. Лишь старшая, Голда, осталась жить в Гадяче, по соседству с его могилой.
— Хасенька присмотрит за всеми, — отвечает Вениамин.
Хасе уже шестнадцать, на нее можно положиться. Сара с сомнением качает головой: в последнее время ее серьезно беспокоит Хасино поведение. Похоже, что за ней ухаживает какой-то школьный воздыхатель. Она еще так молода, но уже красится как взрослая, вертится перед зеркалом, похохатывает, гримасничает. Вчера заявила матери: «Мама, а я красивая!» А три дня назад пришла домой с букетом цветов — как видно, подарок того паренька. Вениамин молчит: не в его обыкновении вмешиваться в женские проблемы. Его дело — сыновья. Он часто рассказывает детям о еврейской истории. Шимону девять, у него прекрасный слух. В доме часто слышны пластинки с еврейскими напевами. Но можно ли назвать это настоящим еврейским образованием?
Тихо. Справа лежит широкое пространство открытого бассейна. Поблескивают в темноте колонны Пушкинского музея. Завтра — новый весенний день. Проснутся в своих колыбелях младенцы. Девочки будут крутить скакалки и прыгать по кривоватым квадратам «классиков», нарисованных мелком на асфальте. Преисполнятся томлением юности парни и девушки. Поколение уходит, поколение появляется. Каждый займет назначенное ему место под равнодушным небесным куполом.
Вениамин и Сара поднимаются по лестнице, он отпирает ключом дверь. Входят тихонько, на цыпочках, чтобы не потревожить детей. В комнате горит лампа с зеленым абажуром. Вениамин раздевается. Завтра ему на работу, осталось всего шесть часов сна. Сара стоит у зеркала, разбирая свою замысловатую прическу. Волны курчавых волос падают на ее обнаженные плечи. Проходит еще немного времени. Короткий шепот. Тишина.
Ияр, 5722 [76]
