Если, конечно, тот доживет до окончания войны.
В конце июля 1944 года Гамсун отправился в Осло. У него была договоренность с оккупационными властями. Он согласился на важный пропагандистский шаг, а в благодарность за это власти согласились подыскать ему спокойное место, где он был бы избавлен от визитов как представителей нацистов, так и вообще всех, кто захотел бы посетить его в связи с 85-летним юбилеем. Журналисты на этот раз были не в счет, так как они полностью находились под контролем властей. Проблема была в том, что никто на этот раз не хотел ставить свою подпись под статьями о Гамсуне. К 80-летию писателя в норвежской прессе появилось 85 авторских статей, а теперь лишь 17. При этом они были такие же помпезные, неуклюже написанные, как и культивируемое нацистами искусство в целом.
Гамсуна поселили в летнем домике Тербовена, расположенном на берегу моря. Шеф немецкой секретной полиции Генрих Фэлис взял на себя ответственность за охрану Гамсуна, кроме того, юбиляру был обеспечен норвежский повар. Гамсун получил поздравления от представителей нацистской верхушки. Гитлер, на которого две недели назад было совершено покушение, прислал поздравительную телеграмму. Конечно же, поздравительную телеграмму прислал и Геббельс, а также другие важные немецкие чины, находившиеся в Норвегии, — Николаус фон Фалькенхорст и Тербовен[459].
А чем их отблагодарил Гамсун? Вскоре все могли видеть кинокадры того, как 85-летний норвежский писатель рассматривает немецкий танк и подводную лодку.
25 августа был освобожден Париж. 11 сентября войска антигитлеровской коалиции пересекли немецкую границу с запада. В конце сентября Гамсун пытался успокоить своего нервничающего сына, члена нацистской партии, который к тому же занимал в это время идеологическую должность в «Гюльдендале»: «Дорогой Туре, не принимай близко к сердцу то, что тебе приходится слышать. Никто не знает, что будет. То, что у немцев есть кое-какой сюрприз для стран коалиции, это известно и самому Черчиллю, а нам остается только верить и надеяться»[460].
Гамсун все еще надеялся на внезапный счастливый поворот в войне, но эта надежда заметно убывала.
Как часто бывало и ранее, Гамсун сидел в большой комнате на втором этаже, в своей усадьбе в Нёрхольме, и страдал от отсутствия человеческого тепла. Первому ребенку Туре, девочке, дали имя в честь бабушки, полное имя которой было — Анна Мария. После того как внучку привозили в Нёрхольм, а потом увозили, Гамсун писал ей письма и тем самым удовлетворял свою тоску.
Теперь внуки заменяли Гамсуну собственных детей, когда они были маленькими и невинными. Виктория жила во Франции, теперь они с ней переписывались. Сесилия жила в Дании, из ее художественного образования, которое оплачивал отец, мало что получилось, она жила в основном богемной жизнью. Эллинор привезли домой, в Нёрхольм, но она постоянно нуждалась в уходе и лечении, страдала от алкоголизма и нервных расстройств. Арилд вернулся с восточного фронта, где был военным репортером, целым и невредимым. Он прекрасно справлялся с хозяйством в усадьбе, но нельзя сказать, чтобы в это время между отцом и сыном сложились особо теплые отношения. Арилд хотел управлять усадьбой самостоятельно, отец сопротивлялся. У Туре в это время были проблемы как в профессиональной деятельности, так и в семейной жизни, не говоря уже о больших материальных затруднениях. А Мария находилась в состоянии войны с супругом.
Всем стало вполне очевидно, что мировая война идет к концу. Арилд, Туре, Мария и сам Гамсун, непосредственно поддерживавшие нацистскую партию, понимали, что, когда в Европу и Норвегию придет мир, им придется отвечать за свои поступки.
В начале ноября 1944 года немцы, применяя тактику выжженной земли, начали сжигать все постройки, включая дома местных жителей Финмарка и Нур-Тромсё. Неужели они уничтожат и его любимый Нурланн, среднюю Норвегию и южную Норвегию?
Когда 31 декабря 1944 года Гамсун менял в Нёрхольме все календари, он, несомненно, уже видел впереди крушение Третьего рейха.
«…У Норвегии уже нет никакого будущего»
В начале января 1945 года Гамсун рубил дрова в сарае. Внезапно он упал и остался лежать среди поленьев. Через какое-то время ему удалось ползком добраться до кухни. Новое кровоизлияние.
Но он не умер. Многие, узнав об этом, пожалели, что на этот раз он не умер. Тогда и сам Гамсун, и норвежский народ сумели бы многого избежать в дальнейшем. Он так ослаб, что не мог больше носить дрова в свою комнату. Но газеты и журналы вполне мог читать.
Он уже не получал свою любимую датскую газету «Политикен», но и в других газетах было достаточно материала, чтобы следить за смертельной схваткой Третьего рейха со своими врагами.
Второго мая «Афтенпостен» в возвышенных тонах обнародовала сообщение о героической смерти Гитлера, до последнего вздоха сражавшегося с большевиками, при этом не было ни малейшего намека на то, что он покончил с собой. О смерти Гитлера сообщили и по радио. Помощница по хозяйству в Нёрхольме следующим образом описывает тот день: «Хозяина как будто поразил удар молнии. Он был в шоке и никак не мог осознать происходящего. Позвонили врачу, тот приехал и дал Гамсуну успокоительные таблетки. Мария сохраняла спокойствие. Через некоторое время она сказала, что им следует послать соболезнование немецким властям. Так и сделали. Мария позвонила на телеграф и продиктовала текст телеграммы. Супруги Гамсун выражали соболезнование народу Германии в связи с кончиной фюрера»[461].
Однако Гамсун решил, что этого недостаточно, и задумал написать некролог. Мария искренне пыталась отговорить его от этого и других подобных шагов. И рейхскомиссариат, и Норвежское телеграфное бюро звонили в Нёрхольм, пытаясь уговорить его выступить с речью. «Тут кое-кто пытался сделать так, чтобы я не мог сам откликнуться на это предложение. Звонившим было сказано, что я якобы „упал с лестницы“, но это не так», — жаловался он редактору «Афтенпостен», когда уже сформулировал слова прощания и скорби для некролога[462].
