— Не бойся. Все позади.
Потом мы вместе вошли в сторожку.
Бриллиантовый юбилей[17]
Я сидела на подоконнике большого эркера в одном из самых преуспевающих лондонских домов моды и рассеянно наблюдала за двигавшейся по улице кавалькадой. При этом я не могла не вернуться мыслями к аналогичному событию, которое состоялось десятью годами раньше. Тогда я тоже сидела у окна в доме на площади Ватерлоо и наблюдала за другой юбилейной процессией.
Все было то же самое, за исключением одного. Десять лет назад я была невинной девушкой, а теперь стала женщиной. За эти годы в моей жизни произошли грандиозные изменения.
Солнце жгло немилосердно, как и десять лет назад. Такую погоду называют в народе «королевской». Маленькая пожилая леди, ехавшая в своей карете, казалось, осталась совсем такой же. Царила та же атмосфера всеобщего торжественного волнения. Накануне, проезжая по городу, я видела установленные к юбилею триумфальные арки, различные праздничные декорации, вечерние улицы освещались газовыми фонарями, а кое-где уже горели только входящие в обиход электрические лампы.
Повсюду были развешаны транспаранты: «Наши сердца — твой трон», «Шестьдесят славных лет» и «Царствуй во славу нам».
Мимо проезжала пышная кавалькада, но я почти не замечала ни парадных мундиров, ни обилия членов королевских семей, принцев и вельмож, собравшихся на юбилей со всего света. Я думала в те минуты о том, что за десять лет превратилась из юной невинной девушки в зрелую женщину. И слышала не звуки оркестра, не бравурную военную музыку, а голоса, доносившиеся из про-
шлого.
Я вспомнила тот день, когда сидела вместе с матерью, Оливией и капитаном Кармайклом и наблюдала за тем юбилеем. Именно тогда в моей жизни наметился драматический поворот. У меня появилось ощущение того, что я шла сквозь бурю этих десяти лет не только к счастью, но и к более глубокому познанию жизни.
Теперь я уже не торопилась с оценками. На все случившееся смотрела другими глазами. Я приобрела жизненный опыт и не раскрашивала мир только в черно-белые тона. Научилась мириться с человеческими слабостями, поняла, что людей нельзя однозначно делить на хороших и плохих.
Моя мать, ветреная любительница удовольствий, все же принесла счастье своему Альфонсу. Их брак был очень удачным. Мать была довольна и умела сделать так, чтобы и все окружающие были довольны. Роберта Трессидора я презирала за его лицемерие и за то, что под маской его показной добродетели пряталось тайное вожделение. Но теперь я понимала, что, возможно, сужу его слишком строго. Он, несомненно, хотел быть столпом добродетели, ему приходилось бороться со своими земными страстями, и у него просто не хватало сил противостоять соблазнам. А когда был разоблачен, стал из кожи лезть вон, чтобы толь-
ко покрыть это, и колоссальное напряжение, которое он при этом испытал, определенно имело отношение к его скоропостижной смерти. А Джереми, охотник за богатыми невестами? Если бы он был рожден богатым, возможно, и не стал бы столь меркантильным. Он был обаятелен, обладал привлекательной внешностью… И если бы не эта его вечная потребность искать средства для безбедного существования, вполне возможно, что он стал бы весьма достойным человеком. А Поль? Мой Поль, который сидел сейчас рядом со мной? Мог ли он противостоять искушению спасти Лэндовер для семьи, когда роль спасителя выпала именно ему? Я долго не могла простить ему то, что он женился по расчету, но теперь я понимала, что многие честные люди поступили бы точно так же.
В юности я наделяла тех, кем восхищалась, божественными чертами. Но то были не боги, а люди.
На днях я наткнулась на строчки из Браунинга, которые запали мне в душу. Вот они:
«Не ангел и не зверь суть человеческая масть,
Нам не дано увидеть все — лишь часть».
Я жалела о том, что поняла эту истину только сейчас. Понимать мотивы поступков окружающих — большой дар. И «понимать» вовсе не значит — судить и обвинять.
Я часто теперь думаю о Гвенни… Она хотела счастья, но не сумела его найти. Все время торговалась и никак не могла понять, что за деньги можно купить величественный особняк, но не купить любовь. Бедняжка Гвенни, если бы она только знала, что только, когда отдаешь что-то безвозмездно, можно рассчитывать на то, что будешь вознагражден любовью.
Чувствую, что начинаю морализировать сама с собой, но знаю, что должна быть благодарна судьбе за то, что прошла через испытания, которые меня многому научили.
Я часто вспоминаю о ненасытном любопытстве Гвенни, которое и убило ее. «Любопытство сгубило кошку», — говорила она.
Любопытство сгубило Гвенни. Ее тело нашли на дне шахты, как и сказал Джеми. На следствии всплыла вся история. Ей все-таки удалось узнать то, что он хотел от всех скрыть. Основная цель всей жизни его заключалась в поддержании мифа о том, что он и Дональд — это два разных человека. И действительно он как бы раздваивался. Сам он говорил, что в нем живут два человека. Джеми, покровитель беспризорных и покалеченных животных, человек, который хотел жить в мире с окружающими… И Дональд, которого захлестывали волны неодолимого желания убивать, уничтожать. В детстве эти два начала ожесточенно боролись между собой в Джеми. Но став взрослым, Дональд Джеймс Макджилл так и не нашел противоядия смертоносным инстинктам, которые временами охватывали его. И выход из положения нашел в том, что мысленно разделил себя надвое. Все было спокойно до тех пор, пока Гвенни не пригрозила разоблачением. Тогда в Джеми вновь после долгого перерыва проснулся Дональд.
Суд признал его невменяемым. Я с облегчением узнала, что он попал в хорошие руки. Его делом лично заинтересовался один из крупнейших психиатров страны, который устроил так, что Джеми направили на лечение в его собственную клинику. Я навещала его там время от времени. Он работал в саду. Снова с пчелами. Кажется, частенько ему удавалось убедить себя в том, что это те самые корнуолльские пчелы, что ничего не было и что он как и прежде живет в своей сторожке.
Вскоре после того, как полиция отыскала тело Гвенни, я уехала в Лондон к Яго и Рози. И привезла с собой не только Ливию, но также Джулиана, няню Ломан, мисс Белл и няню Джулиана, конечно. Мальчик не хотел расставаться с Ливией. К тому же он был уже в том возрасте, когда дети начинают осознавать происходящее вокруг них. Поэтому было решено увезти его на время подальше от дома, в котором произошла трагедия.
Я получила большое удовольствие от общения с рассудительной Рози и Яго. Они жили счастливо, а их дом моды все больше и больше становился известным в мире.
…Я вновь обратила внимание на торжественную процессию. Джулиан что-то показывал Ливии. Меня умиляла их дружба. Подумала даже: «Может быть, когда-нибудь они поженятся. Кто знает? Трессидор отойдет к Ливии…» Я уже решила это. Родовые гнезда должны оставаться в собственности потомков рода. Я была Трессидор только по фамилии, а Ливия — по крови.
