— Потому что я поцеловал тебя однажды в амбаре, — повторил он с горькой усмешкой и мысленно добавил: «и потому, что я дал тебе уйти, когда не должен был отпускать».
— Я беспокоюсь, Феде, потому что ты выросла на моих глазах и стала членом моей семьи. С того момента, как я вытащил тебя из озера, и до тех времен, когда ты пришла и заплакала у меня на плече, я был тебе старшим братом. Я забочусь о тебе. Господи, Федерика, да посмотри на себя. — Он повернулся и впился в нее своими серыми глазами, а его бледное лицо исказило страдание. Федерика почувствовала, как грудь сжалась и выдавила наружу ее жалость к себе. — Дорогая, ведь ты — уже не та, что раньше. Он изменил тебя. Та Феде, которую я знал, не носила костюмы от кутюр с соответствующими сумочками. Та Феде, которую я знал, не скрещивала ноги с видом королевы. Та Феде, которую я знал, не улыбалась строго от кончика носа и ниже. Она улыбалась глазами и всем лицом. Она была прекрасным лебедем на озере, но супруг обрезал ей крылья.
Они уставились друг на друга, не зная, что делать дальше. Сэм безнадежно смотрел на Федерику, подавляя желание заключить ее в свои объятия и снова поцеловать. Только в этот раз он бы не остановился и целовал ее всю свою жизнь.
Федерику охватил неприятный жар. Она сконфуженно смотрела на него, в то время как ее истинная сущность отчаянно сражалась с той личностью, в которую она превратилась сейчас. Наконец одинокая слеза прервала эту битву, но она так и не узнала, кем же сейчас является.
— У меня все в порядке, — холодно заявила она. — Я довольна и счастлива. Я понимаю, ты просто разволновался из-за смерти деда, — запинаясь, произнесла она. — И я тоже. Но я люблю Торквилла, а он любит меня. Не думаю, что ты поступаешь правильно, критикуя мой стиль жизни, — добавила она, прежде чем покинуть комнату.
Сэм развернулся и бросил унылый взгляд на озеро. Небо было укутано плотными и почти черными облаками, а струи мелкого дождя слегка колыхались на ветру. Несколько пожелтевших листьев кружили в печальном хороводе на брусчатке под окном. Они как Федерика, подумал он, сорваны и брошены на произвол по чьей-то воле. Он вспомнил робкую неуклюжую девочку, лазившую с Эстер по пещерам и забавлявшуюся бивуачными кострами, которую он почти не замечал. Потом она превратилась в забавную девушку-подростка, замиравшую, когда он заговаривал с ней, и красневшую от своей первой влюбленности, но он снова ее не замечал. Он не мог вспомнить точно, когда именно впервые обратил на нее внимание. Возможно, что чувство прокралось в его сердце незаметно, вызвав неожиданную ревность, заставившую его удивиться силе собственных переживаний.
Он беспомощно наблюдал, как она выходила замуж за Торквилла. С самого начала этой истории признаки несчастья горели на ней большими неоновыми буквами, но никто не попытался заставить ее их увидеть. Он вспомнил мудрые слова Нуньо: «Ты можешь дать людям знания, но мудрость, мой дорогой мальчик, постигается только на опыте». Федерика ничему не научилась. Сколько же ей еще предстоит падать, прежде чем она обретет способность к самоанализу и внутреннюю силу? Он погрузился в старое кожаное кресло Нуньо и сосредоточился на разработке плана ее спасения.
Федерика вернулась в гостиную и постаралась забыть о странном разговоре с Сэмом. Она изобразила на лице любезную улыбку и прислушалась к беседе окружавших ее людей. Но в ее ушах звучало эхо его слов, и как ни пыталась она их игнорировать, все же сердцем понимала, что он был прав — она не была счастлива.
Шофер доставил ее в коттедж Тоби и Джулиана, где она собиралась переночевать. В течение всего обеда Раста просидел возле ее стула, положив ей на колени свою постаревшую белую морду и глядя на нее преданными глазами. К ним присоединились Элен, Артур и Хэл, так что они смогли вдоволь наговориться за вечер. Забравшись под одеяло, она вспоминала семейную встречу, прошедшую как в старые добрые времена. Коттедж совсем не изменился, а приглушенный аромат моря, смешанный с запахами осеннего увядания, взволновал ее чувства и наполнил ностальгией по беспечным дням не такого уж далекого детства. Сегодня все дружно ударились в воспоминания и смеялись над старыми, бесконечное число раз рассказанными историями, которые уже давно превратились в семейный фольклор. Даже Хэл забросил свои тинейджерские заботы и с энтузиазмом присоединился к семейной компании. Элен была счастлива, поскольку счастлив был Хэл, а Федерика радовалась тому, что снова обрела себя.
Но все без исключения заметили происшедшие в ней изменения и были встревожены этим обстоятельством.
Покидая на следующее утро Польперро, она испытала грандиозный приступ тоски по родному дому. Предстоящее возвращение в Лондон с монотонной каруселью обедов и вечеринок с коктейлями, ланчей для леди и шопинга ужасало, а мысль о настойчивых попытках Торквилла оплодотворить ее вызвала содрогание. Она посмотрела на свою сумочку из крокодиловой кожи и наманикюренные ногти и вздохнула. Неужели во всей этой внешней мишуре есть хоть капля смысла?
Тоби проследил за отъездом Федерики и подумал, что не знает, когда снова сможет ее увидеть. По мере того как месяцы превращались в года, она все больше удалялась от них, как маленький плот, едва удерживающийся на плаву среди мощных подводных течений моря разочарований. Замужество не стало воплощением ее мечты и тем, чего желала бы для нее семья. Тоби вынужден был признаться самому себе, что потерял ее.
— Встреча с Феде заставила меня ощутить безнадежную печаль, — сказал он Элен.
— О, с ней все в порядке. У всех нас случаются свои взлеты и падения, — возразила она, будучи слишком озабоченной плачевным состоянием собственного брака, чтобы разделять сомнения относительно брака дочери. — Торквилл любит ее, — добавила она, не желая выглядеть слишком эгоистичной. — Они вместе справятся со своими проблемами.
— Я бы не был столь уверен в этом, — ответил он, возвращаясь в дом.
Элен разозлилась. Вокруг все только и говорили о Федерике. Какой несчастливой она выглядит. Как она набрала вес. Как может разрушиться ее брак. Можно подумать, что ни семье Эплби, ни другим жителям Польперро нечего было больше обсудить. Когда и Артур решил внести свою лепту в развитие этой поднадоевшей ей темы, терпение Элен лопнуло.
— Бога ради, Артур. Ты ведь ровным счетом ничего не знаешь о ее замужестве. Ты даже ни разу толком не поговорил с ней. Я не понимаю, почему ты вдруг решил без спроса постучаться в ее внутренний мир, — раздраженно воскликнула она.
Терпение Артура тоже потихоньку таяло под непрерывными атаками ее сомнительного толка юмора. Похоже было, что она получала удовольствие, споря с ним по любому поводу. Если причин для размолвки не было, она их изобретала, предпочитая барахтаться в собственных проблемах, а не пытаться найти выход из порочного круга саморазрушения.
— Послушай меня, Элен. По известным причинам я не вызываю симпатий у Федерики, но она росла на моих глазах, и меня очень беспокоит ее состояние.
— Не больше, чем меня, — огрызнулась она. — Она моя дочь, а не твоя.
Артур только вздохнул и прищурил свои маленькие карие глазки, преодолевая страстное желание закричать на нее.
