– Любовь к тебе, Нехебкай, разрывает оковы Пространства и Времени! Приди!
Толпа окружала со всех сторон кроме одной – позади не ощущалось ничего. За его спиной Арлинга, примерно в десяти салях, плато заканчивалось, обрываясь в бездну, заполненную едкими, тяжелыми испарениями, похожими на дым. Они плескался в пропасти, наползая на плато, но не поднимаясь выше каменных выступов, торчавших, словно редкие зубы, по всему краю. Выступы уходили влево и вправо, напоминая доски на пиратских кораблях, по которым пленников отправляют на корм рыбам. На них сидели знакомые ему люди. За долгие дни пути по Карах-Антару он выучил наизусть запах едва ли не каждого нарзида в караване Джаль-Бараката.
Нарзидам не дали ясного корня, но, вероятно, щедро угостили журависом. Одни сидели на коленях, медленно раскачиваясь под ритмы барабанов, другие безвольно лежали на каменном полу, изредка шевеля руками. У пленных забрали одежду, но нагота не смущала несчастных, которые находились где-то далеко от происходящего.
Сознание метнулось вдоль границы пропасти к другому краю – там тоже чувствовались тела, которые, как и нарзиды, почти не двигались. Ему хватило секунды, чтобы понять, чем те люди отличались от остальных. Мертвецы лежали бесформенной кучей, вповалку, едва не сваливаясь в бездну, которая могла бы стать для них отличной могилой. Вспомнились слова Абира о том, что лучшие слуги Нехебкая получат право на вторую жизнь. Значит, и тела Джаль-Бараката и Азатхана сейчас смотрели на него мертвыми глазами. Даже туман из бездны, курильницы и чаны с благовонными жидкостями, расставленные вокруг кучи мертвецов, были бессильны заглушить мерзкий, тошнотворный запах смерти.
Внимание Арлинга перескочило на пропасть. Там не было ничего кроме зловонного дыма, который временами со странным шипением вырывался вверх. Бездна настораживала сильнее толпы безумных фанатиков, хотя он и пытался убедить себя, что шипящие звуки из пропасти имели природное происхождение. Например, на дне мог находиться кратер вулкана. Арлинг ничего не знал о вулканах, но так было спокойнее. Он привык находить объяснения любым звукам. И было бы лучше, если эти объяснения были разумными.
Впрочем, ничто, происходящее в пещере, нельзя было назвать разумным. В трех-четырех салях от него начиналась колыхающаяся граница из живых тел, мало напоминающих человеческие. Длинные, испачканные засохшей глиной и грязью балахоны шелестели на худых горцах, словно опавшие листья. Каждый второй держал в руках предмет, похожий на погремушку. В паузах между словами Абира горцы вскидывали вверх руки и принимались трястись всем телом, энергично извиваясь в такт глухим ритмам барабанов. Тогда пещеру наполнял сухой, сыпучий звук, который напоминал шелест песка по палатке в разгар самума.
От людей пахло такими сильными дозами журависа, что от одного их дыхания чувствовался дурман, проникающий в голову. Впрочем, крупная дрожь, которая била Арлинга с тех пор как он очнулся, была вызвана отнюдь не журависом. Таких безумных доз ясного корня Регарди не принимал никогда в жизни. Хорошо, что о последствиях он уже не узнает. У него было редкое чувство уверенности, что из этой пещеры живым не выйдет никто.
Не став гадать, зачем ему вернули силы, Арлинг сосредоточился на Абире, который, казалось, был целиком поглощен Септорией Второго Исхода. Регарди знал – легкой добычей Подобный не станет. Он давно заприметил у одного сектанта длинную палку, которой тот ритмично стучал о пол. Ее можно использовать, как прыжковый шест, чтобы перелететь к Абиру и убить его до того, как поспеют гиганты-стражи. А уже потом разбираться с остальными – живыми, мертвыми и каменными. У Арлинга было стойкое желание уничтожить всех горцев сразу. Желание было навеяно солукраем, но Регарди не подавлял его, зная, что попытка убить Подобного вряд ли удастся с первого раза. Где-то был подвох.
Долго ждать не пришлось. Толпа взбурлила и выплюнула из себя нечто, что он вначале принял за груду камней, сложенных друг на друга. Журависный дурман и испарения из бездны творили с его воображением странные штуки. Даже когда нечто пошевелилось, Арлинг не сразу поверил, что существо было человеком. Высотой не меньше двух салей, с массивной жилистой шеей и крепкими плечами, горец напоминал оживший каменный монолит, который, впрочем, гармонично вписывался в окружение. В руках он держал керхскую саблю, казавшуюся игрушкой в кулаках гиганта. Лысый череп, по которому обильно текли капли пота, тяжелый взгляд опытного убийцы, размеренное, спокойное дыхание без единой примеси журависа или другого наркотика – все указывало на потенциального победителя в любом сражении.
По крайней мере, Арлинг получил ответ на вопрос, зачем его угостили ясным корнем. Как бы горцы не выделяли себя в другую расу, они были детьми Сикелии, и подобно кучеярам обожали дурманить сознание и развлекаться зрелищными ритуалами, где проливалась кровь.
Итак, Подобный решил, что Септория Второго Исхода должна быть украшена поединком. Арлинг нехорошо усмехнулся и медленно размял сначала одну, потом вторую ногу. Он был готов и чувствовал себя непобедимым. В нем бурлил солукрай.
Сабля в руках гиганта не пугала, однако когда горец метнул оружие ему под ноги, Арлинг растерялся. Похоже, противник собирался биться голыми руками. Если горец рассчитывал, что его враг благородно отбросит клинок в сторону, то он ошибся. Регарди быстро подхватил саблю и провел пальцами по гладкому лезвию, чувствуя остроту, которая дарила уверенность. Клинок был простым и без изысков, но для оружия массового убийства годился.
Гигант подходил спокойно, словно мясник к лежавшей на разделочном столе туше. Голоса жрецов вдруг стали выше, а барабаны заиграли частую дробь. Решив, что их поединок получил специальное музыкальное сопровождение, Арлинг не сразу заметил изменения в толпе нарзидов.
А между тем, с пленниками из Сикелии творилось что-то странное. Многие еще оставались лежать, борясь с недостатком воздуха и дурманом, но некоторые вдруг поднялись и, шатаясь, направились к краям выступов, нависавших над бездной. Миг – и сразу три нарзида бесследно исчезли в густом, клубящемся тумане.
– Любовь к тебе, Нехебкай, разрывает оковы Пространства и Времени! – нараспев читал Абир. – Прими наш дар! Пробудись! Ощути кровь древних в своем дыхании…
Пока Регарди пытался вернуть ясность чувствам, гигант напал. Арлинг взмахнул клинком и услышал четкий хруст ломающегося лезвия. Если бы он не проверил саблю заранее, то решил бы, что ему дали оружие с изъяном. Керхские сабли славились прочностью и легко перерубали закаменелые ветки маскатовых деревьев. Дело было не в клинке, а в гиганте, который даже не остановился, продолжая наступать. На шее человека не осталось ни царапины, хотя удар должен был лишить его головы.
– Я Джар! – крикнул горец и, вероятно, проломил бы Арлингу грудь ударом ноги, если бы тот перекатом не ушел в сторону.
– А я непобедимый, – прошептал Регарди, быстро откатываясь от края пропасти. Смысл слов горца был понятен. На древнем керхар-нараге слово «джар» означало «неубиваемый». Если это был психологический прием, то Джар выбрал не того противника.
