Отец О'Брайен обратился ко мне:
– А ты, Изабель, согласна ли взять Тима в свои законные супруги?
Его слова эхом отозвались по всей церкви и наполнили мою голову.
– Болезни… здоровье… бедность… богатство… до тех пор…
Я смотрела на отца О'Брайена. Он мне улыбался ободряющей улыбкой. Вот оно, свершилось. Моя мечта сбылась.
Я откашлялась.
– Я, Изабель… – и тут остановилась.
По церкви прокатилась волна смешков. Тим тоже радостно улыбнулся. Я снова откашлялась.
– Я, Изабель… – И тут в моих ушах раздался какой-то грохот, глаза застелил туман, и у меня возникло чувство, что время остановилось. Я всех видела, словно в замедленной съемке, они смотрели на меня, слушали меня, махали мне руками, чтобы я продолжала. Но слова застряли в моем горле, и я ничего не могла с этим поделать. Мне очень хотелось их произнести. Они были очень близко, где-то внутри меня. Но преодолеть барьер губ они почему-то не могли.
Тим нетерпеливо смотрел на меня. Отец О'Брайен смотрел благожелательно. Все остальные – с ожиданием.
И внезапно воздушный шарик лопнул, время снова пошло вперед с прежней скоростью, и я посмотрела на Тима и на отца О'Брайена и выдохнула…
– Извините, я не могу.
Потом я уронила свой букет к подножию алтаря, подобрала подол юбки и бросилась бежать по проходу церкви с такой скоростью, какую позволяли мне развить туфли на высоких каблуках.
Шофер стоял возле машины и курил сигарету. Когда я вылетела из церкви, он посмотрел на меня, как на сумасшедшую.
Я запрыгнула на заднее сиденье, подобрала юбки и скомандовала ему:
– Заводи мотор!
– Что?
– Не спорь, делай, что говорят!
Он не стал спорить. Очевидно, мой маниакальный взгляд показался ему устрашающим. Когда мы выехали на улицу, я оглянулась назад и увидела, как из церкви высыпала толпа народа. Меня захлестывали два противоположных чувства: потрясение и облегчение.
– Куда? – спросил шофер.
"Интересно, в его практике когда-нибудь случалось такое?" – подумала я. Он казался совершенно спокойным, невозмутимым.
– На вершину горы, – сказала я.
Он ехал с такой скоростью, что мы были на вершине уже через несколько минут.
– А теперь что? – спросил он через плечо.
– Подожди здесь.
Я вышла из машины и подошла к краю обрыва. Внезапно возле меня оказался шофер.
– Только без глупостей, – сказал он. Глаза у него были очень добрые. – Ради Бога, девочка. Не все так плохо.
Я повернулась к нему и засмеялась. И мой смех был очень искренним, радостным смехом.
– С глупостями покончено! – сообщила я ему. – Только что я едва не совершила настоящей глупости, но теперь все хорошо. Честно. Подожди меня здесь, пожалуйста.
Он остался стоять на том же месте, где стоял, а я неуверенно заковыляла по жесткой засохшей траве. Подол платья стал черным. Но мне было все равно.
Ветер здесь дул сильнее. Меня толкало и сбивало с ног, и я едва удерживала равновесие на высоких каблуках. Я посмотрела на горизонт, где голубизна неба встречалась с зеленоватой синью моря. Дышать мне было легко и свободно.
Я закрыла глаза. Какой ужасный проступок я только что совершила! Люди скажут, что таким образом я отомстила Тиму. И многие из них этому поверят. Но я никому не мстила. Пока отец О'Брайен не задал мне свой вопрос, я искренне собиралась замуж за Тима. Пусть ночь накануне свадьбы прошла в сомнениях и страхах, но утром я проснулась совершенно убежденная в том, что поступаю правильно. Даже в церкви, несмотря на все волнения, я считала, что сделала правильный выбор.
И вспоминая об Игнасио, Стефане, Джоне и Луисе, я тоже была уверена, что сделала правильный выбор.
Но потом я подумала о Нико… И когда я подумала о Нико, то уже ни в чем не была уверена.
Конечно, я бы и это преодолела. Но когда отец О'Брайен громко спросил меня, хочу ли я взять Тима в свои мужья, меня вдруг словно молнией поразило. Со мной произошло нечто вроде электрического удара. Я не хотела! Сперва я даже не поверила самой себе. Тело мое силилось произнести нужные слова, но голова уже не позволяла этого сделать. Я сама себе не верила!
И вот теперь я точно знала, что приняла правильное решение. Пусть это случилось слишком поздно. С моих плеч словно свалился огромный груз. Впервые за многие недели. У меня моментально прошла голова, и никакого ингалятора мне больше не требовалось.
Ветер играл моей фатой и завивал ее вокруг лица. Я сняла фату и подняла в руках высоко над головой, она развевалась, длинная и белая, как знамя.
Они никогда меня не простят. Никогда.
Я выпустила из рук фату, и она полетела по ветру, кружась и развеваясь, пока наконец не улетела к горизонту и не утонула в сине-зеленом море…
