Заключение
Как вы, любезные читатели, наверное, уже поняли, наша книга отнюдь не является глубоким исследованием, серьезным научным анализом творчества Александра Дюма. Она скорее тяготеет к любимому писателем жанру «болтовни с читателем». И написана она в первую очередь для того, чтобы напомнить о замечательных произведениях Дюма, о его жизни, о том, что бывают вещи, которые фактически сопровождают нас всю жизнь, но всерьез нами не воспринимаются. Если кто-то нашел на предыдущих страницах что-то новое для себя или посмотрел на Дюма чуть более приветливым взглядом, — книга свою задачу выполнила.
Благодаря идее провиденциальной логики бытия и внутреннему стремлению к дружескому братству всех людей, без различия рас, сословий и способностей, Дюма создавал образы героев, которые понятны каждому и уже давно живут независимо от нас. Эти герои постоянно разрушают искусственные перегородки, мешающие такому братству: мулат Жорж женится по любви на белой Саре, и Провидение поддерживает его в борьбе за свою любовь. Простой дворянин Шико становится лучшим другом короля и фактически управляет Францией. Мститель Монте-Кристо, поставив себя вначале выше всех окружающих его людей, в конце концов спускается со своих вершин к обычной человеческой жизни, провозгласив своим девизом «ждать и надеяться». Незаметные герои творят историю, вырывающуюся из рук сильных мира сего, сильных лишь внешне.
Демократизм Дюма происходит от любви к людям, а не от внутренних противоречий мулата, тяжко переживающего свой негритюд, или от межсословных метаний сына революционного генерала и лавочницы. Подверженные противоречиям и метаниям не отличаются хорошим аппетитом. У Дюма же аппетит, как к еде, так и к жизни, всегда был отменным. Впитав в себя соки разнообразных корней и смешавшихся в нем сословий, Дюма, может быть, одним из первых почувствовал, что глубинных противоречий у внешне противоречивых тенденций нет, потому что за ними стоят люди, а всех людей объединяет нечто общее. Вот и жил этот гигант в разноцветном мире, впитывая и переваривая все, что встречалось на его пути. И каждым своим открытием стремился поделиться с окружающими: смотрите, мол, сколько в мире интересного, берите, радуйтесь, мне одному столько не надо, на всех хватит. Потому и работу свою любил, и женщин, и вкусные блюда, и оригинальные дома, и друзей, даже тех, кто не торопился признать себя его другом… А таких было немало. Что поделаешь! Слабому человеку, таящему обиду на жизнь и мир, считающему себя недостаточно оцененным окружающими, тяжело переносить присутствие рядом жизнерадостного и жизнелюбивого силача, которому все дела и творческие успехи приносят радость, а потому и даются в сто раз легче.
А каково было XIX веку, культивировавшему болезненную надломленность романтических героев, выносить такого неуемного человека! Раздражал и возмущал конечно же! Но одновременно интересовал, интриговал, служил темой для пересудов. И посмеивался добродушно над болезненной мечтательностью и самоубийственными угрызениями, напоминал всем о славном прошлом, о том времени, когда жизнерадостное действие ценилось выше мрачных воздыханий.
Одно это могло заставить отодвинуть такого автора в писатели «второго ряда», ибо, по мнению критиков, не мог Дюма дотянуться до эфемерных, воздушных образов. А потому: вы недостаточно серьезны, сударь, вы слишком небрежно относитесь к своему таланту. Но есть и другая закономерность: у того, кто относится к своему таланту легко и радостно, делится им с окружающими, талант не убывает. Дюма писал почти до самой смерти и оставил нам несколько сот интереснейших произведений.
XX век скорее смог понять радостное творчество Дюма-отца, хотя и мешали ему преклонение перед мнением предшественников, однобокость идеологий и упорное желание быть серьезным. Чем больше они растворялись в новом приятии жизни, в отказе от принятых рамок, тем популярнее становился Дюма с его упованием на гармоничное равновесие мира и стремлением к добродушной терпимости. Чем больше мы стараемся понять друг друга, столь непохожих, тем ближе всем нам становится Дюма, не вмещающийся в рамки какой бы то ни было партии. Дюма и его творчество демократичны в самом лучшем смысле этого слова. А значит, ценность каждого человека определяется не принадлежностью к какой-либо группе, а его отношением к людям. В таком контексте древние законы чести, столь лелеемые Дюма в эпоху возобладания буржуазных отношений, перестают быть сословными правилами дворянства и перерастают в законы равновесного общежития.
В свое время Ю. М. Лотман писал: «Каждая культура определяет свою парадигму того, что следует помнить (то есть хранить), а что подлежит забвению. Последнее вычеркивается из памяти коллектива и «как бы перестает существовать». Но сменяются время, система культурных кодов, и меняется парадигма памяти-забвения. То, что объявлялось истинно существующим, может оказаться как бы несуществующим, а несуществовавшее — сделаться существующим и значимым».[172]
XIX век старался предать Дюма забвению как тревожащий своей жизнестойкостью фактор. XX век начал проявлять к нему все больший и больший интерес. Может быть, век XXI будет веком Дюма? На пороге XXI века, 24 июля 2002 года, почитатели творчества писателя во всем мире отмечали его 200-летний юбилей. Незадолго до этого президент Франции Жак Ширак принял решение о перенесении праха Дюма в парижский пантеон, где покоятся многие великие французы. Вопрос о перезахоронении писателя и раньше поднимался неоднократно. Любопытно, что в первой четверти XX века была выпущена открытка с изображением пантеона и лавровой ветви, окруженных маленькими портретами знаменитостей, чей прах там захоронен. Как ни странно, среди них изображен и Дюма, который в то время еще покоился в своем родном Виллер-Котре, согласно собственной воле похороненный рядом с родителями. Возможно, художник-фотограф сознательно совершил ошибку, выдавая желаемое за действительное, понимая, что Дюма достоин не меньшей славы, чем другие гиганты, запечатленные на открытке. Однако против перенесения праха Дюма выдвигалось немало возражений. Власти и жители Виллер-Котре не хотели расставаться с достопримечательностью. Некоторые противники идеи напоминали, что Дюма сам пожелал лежать в родном городе и не следует нарушать его завещание. Многие объявляли, что Дюма все же писатель «второго ряда» и не заслуживает такой чести. Нашлись даже такие, кто не хотел видеть в пантеоне «негра». Были и технические соображения: как вписать новое надгробие в систему уже существующих надгробий XIX века?
После опубликования решения Ж Ширака споры в прессе возобновились. Французское общество друзей Александра Дюма открыло на своем сайте в Интернете специальную страницу для дискуссии по этому вопросу. Некоторые из отзывов приведены президентом общества Д. Декуаном в статье «Александр Дюма в Пантеоне».[173]Характерно, что писали не только французы и не только по-французски. Большинство настаивали на выполнении принятого решения, а одна корреспондентка даже написала: «Досадно, что приходится бороться за то, чтобы доказать Франции, что ее писатель, обладавший огромным талантом, заслуживает признания в то время, как в других странах его считают великим французским писателем».[174]Конечно, можно было бы позлорадствовать: нет, дескать, пророка в своем отечестве, но останемся честны — во многих других странах Дюма тоже отказывали в ранге такого «пророка».
