обойден вниманием и с той, и с другой стороны. Так, Южная Аравия, Йемен и другие территории восточной Аравии находились в сфере влияния Персии; Византия же держала под своим контролем северную часть Аравийского полуострова, Синай, Палестину, земли, принадлежащие в настоящее время Иордании, Сирии и Ливану. Образ жизни кочевого населения существенно отличался от образа жизни оседлых народов соответствующих империй. И в Персии и в Византии урбанизация кочевых племен стала одной из причин тесного соприкосновения на полуострове многочисленных верований; в то же время в Византии, начиная со времен правления Константина, христианство стало государственной религией, а чужеземные верования уже не пользовались успехом у населения.
Мухаммеду, по всей видимости, поначалу показалось удивительным, что и в той, и в другой империи практиковались монотеистические религии. И с той поры в мире господствует монотеизм, и вся его военная и финансовая мощь намного превосходит те слабые силы, которыми располагают уцелевшие политеистические общины. Мухаммеда можно считать гением только за то, что в результате благочестивых раздумий во время путешествий по пустыне на спине верблюда он понял, что все цивилизации рано или поздно придут к монотеизму. Возможно, это открытие он сделал после встречи с таинственными монахами — ганифами, исповедовавшими монотеизм, о которых упоминается в истории ислама.
Одним из таких монахов-отшельников, отрешенных от всего земного и одержимых каким-то лишь им известным Глаголом, был, например, монах Бахира, признавший в Мухаммеде посланника божьего. Мы вполне можем представить всю эту живописную картину: благочестивые аскеты ведут беседы о Митре, Иисусе, Моисее и, возможно, о Будде. Этих анахоретов переполняли религиозные чувства. И источником их вдохновения были все монотеизмы сразу: маздеизм, иудаизм, христианство. Кроме того, они были воспитаны на традициях, легендах и гностических идеях несторианства, а затем пропустили их через собственное мировосприятие. Так, отождествляя Иисуса с Митрой или Гераклом, они все же верили в единичность Всевышнего, совокупный образ которого был воссоздан в их сознании из отдельных фрагментов. Они походили на художников из Равенны, изобразивших Пантократора с помощью маленьких разноцветных квадратных стеклышек. Питаясь исключительно медом и финиками, принимая за чудо любой пустяк, порой едва знакомые с грамотой, монахи-отшельники все же стали первыми пропагандистами ислама, ибо острее всех ощущали потребность в возвышенной духовной пище.
Спешу заметить, что, возможно, заблуждаюсь, когда утверждаю, что нашел в Коране многочисленные подтверждения тому, что мир полнится знамениями Аллаха. Возможно, и в самом деле я попал в точку.
Никто не знает, каково происхождение имени бога мусульман. Можно только удивляться тому, как мандеи, сабеи или сабейцы, которых, как мы уже знаем, осуждал Мухаммед, называли именем Al Aha «фальшивого» чужеземного бога, поклоняясь Великому Мане[899]. На арамейском языке слово Al Aha означает «бог». Этимология этого слова ничего нам не объясняет, возможно, потому, что Al Aha был божеством какой-то другой, неизвестной нам секты, чему, однако, нет подтверждений. Можно лишь предположить, что Мухаммеда привлекла звучность и простота самого слова, означавшего «бог», к тому же если речь шла о едином Всевышнем.
Неприятие, с которым вначале столкнулось учение Мухаммеда, нетрудно понять, ибо пророк посягнул на устоявшиеся в веках традиции. «Араб-язычник соблюдал определенные правила, регламентировавшие его отношения с целой когортой божеств; однако ритуалу, религиозным обрядам и церемониям не придавалось большого значения», — писал Грунбаум[900]. И в противовес этому устоявшемуся и привычному для всех положению вещей Мухаммед предложил новую систему духовных ценностей, гораздо более высокого порядка, которая включала новые этические нормы, собственное толкование божественного откровения и другие догматы.
Какова причина столь успешного и стремительного, по словам Наполеона, распространения ислама? Так, между вооруженным захватом Мекки Мухаммедом 11 января 629 года, происшедшего в четверг 20 числа священного месяца рамадана 8 года после «хиджра»[901], и второй по значению военной победой и триумфальным шествием, сопровождавшим въезд халифа Омара в Дамаск, произошло немало не менее важных событий: поражение персов при Хезифоне в 637 году, победа в Моссоле в 639 году, завоевание Египта в том же году, когда из Александрии ушли византийцы, взятие Кабула, Бухары и Самарканда в 661—675 годах, падение государства вестготов в 713 году. Итак, не прошло и столетия, как одна из величайших в истории империй пала под ударами новообращенных в ислам, всего несколько десятков лет назад не помышлявших ни о чем другом, как только успешно провести свои караваны через безводную пустыню. Утвердившись вначале на Ближнем Востоке, ислам проник затем на Восток и Запад, распространяясь со скоростью степного пожара, уничтожавшего все на своем пути.
Ибо после того, как распалась другая великая держава, с гордостью именовавшая себя Восточной Римской империей[902], прошло совсем немного времени, как западная Римская империя, страдавшая от опустошительных набегов варваров, уступила мусульманам земли, по площади равные территории Испании. И только сто лет спустя после смерти Мухаммеда, а именно в 732 году в битве при Пуатье войска франков под предводительством Карла Мартелла[903] приостановили победное шествие ислама, разгромив арабские полчища, несмотря на то, что во главе арабов был легендарный Абдеррахман. Это было первое поражение мусульман. Исламское движение достигло своей кульминационной точки и продержалось на этой отметке целых семь столетий.
В первые десятилетия VII века арабам настолько сопутствовала удача, что благосостояние населения полуострова заметно улучшилось. Как мы уже видели на примере имперского Рима, где особым успехом пользовались митраизм, иудаизм и культ Исиды[904], так и в Аравии вместе с подъемом жизненного уровня народа возросли и духовные запросы общества. Разбогатевших торговцев уже не удовлетворяли практиковавшиеся здесь местные языческие ритуалы и несостоятельные еретические вероучения. Успевшие пресытиться роскошью богачи с завистью поглядывали на своих соседей, византийцев и сассанидов, исповедовавших религии, которые сопровождались отправлением пышных, поистине царских обрядов и церемоний. И борьба курейшитов со сторонниками Мухаммеда отошла на второстепенный план.
По всей видимости, первые мусульмане сумели оценить сильные и слабые стороны двух великих империй. Переполнявшие сердца последователей Мухаммеда смешанные чувства восхищения и презрения к византийцам наиболее наглядно отразились в словах арабского писателя Аль-Жахиза, жившего в IX веке:
«Проявляя интерес к византийцам (румам), мы узнали, что среди них есть много врачей, философов и астрономов. Они знакомы с основами музыкальной грамоты и хорошо разбираются в литературе. Среди них есть также и замечательные художники, а творения их архитекторов, скульпторов и строителей отличаются неповторимой красотой и самобытностью... Неоспоримым является и тот факт, что им не чуждо и тонкое
