нужды и лишений, она почти забывала себя. Только тоска по любимом муже да вечный страх за будущее детей мучили ее постоянно. Чувство одиночества и беспомощности росло в ней с каждым днем все сильней и сильней. И сегодня, вот, это тоскливое чувство не дает ей покоя. Она вспомнила прежние рождественские праздники, роскошный ужин, толпу нарядных веселых гостей, и сердце ее тихонько сжалось. Она тяжело вздохнула и, смахнув слезинку, медленно поднялась с кровати.
Пора было накрывать на стол. Уже смеркалось. На потемневшем небосклоне кое-где показались звезды, проливавшие мягкий серебристый свет на погружавшуюся во мрак землю.
* * *
— А где же Ваня? Опять его нет? — спросила Анна Николавна, садясь за стол, вокруг которого в ожидании обеда сидели одетые по-праздничному Митя и Соня и грустная, с распухшими от слез глазами, Милочка. — Вечно он где-то пропадает! — раздраженно докончила Анна Николавна, принимаясь наливать детям уху.
Видя, что мама сердита, дети присмирели и молча стали есть.
В маленькой уютной столовой царит тишина, нарушаемая только стуком ложек о тарелки. Но вот и он стих. Все сидят молча и неподвижно, углубившись каждый в свою думу. Только маленький краснощекий Митя озирается кругом, словно ищет чего-то. Наконец он обернулся к стоявшей за его стулом няне и шепотом спросил:
— Няня, а ангелочки уже прилетели?
— Прилетели, прилетели, родной мой. Будь паинькой, как я тебя учила, а то они улетят и елочку назад к Боженьке унесут.
При этих словах Анна Николавна сделала нетерпеливое движение и резко заметила:
— Ты, няня, рассказывай детям сказки когда-нибудь в другое время, а не за столом.
— Да нешто это, барыня, сказки? Я им только сказала, чтобы чинно себя вели, а то елки не получат.
— Получат или не получат — это мое дело! — перебила ее Анна Николавна. — А ангелы-то тут причем?
— Как при чем? — обиженно спросила старуха. — Известное дело, что в Сочельник ангелы Господни промеж хороших людей летают и милость Божью разносят. Кто чего хочет, то от Господа и получает. А детям одна радость — елка да гостинцы, больше им ничего не надо. Вот Боженька им эту радость через своих ангелов и посылает, ежели они хорошо себя ведут, — наставительно докончила няня, гладя Митю по головке.
— Мама, мама, Ваня плисол! — радостно вскрикнула Соня, увидев через полуоткрытую дверь проходившего по коридору брата.
— Ну, пришел так пришел. Чего же ты кричишь-то? — раздраженно сказала Анна Николавна и, обращаясь к вошедшему через минуту в столовую пасынку, сурово спросила:
— Где ты был? — и, не дожидаясь ответа, добавила: — Ты бы хоть немножко почище оделся по случаю праздника. Гостей хотя и нет, а все же следует быть поприличней. Посмотри, на что ты похож? — и она брезгливо указала на его короткую, всю в пятнах куртку.
Юноша густо покраснел.
— У меня ничего другого нет, все уже износилось, — ответил он, глядя в тарелку.
— А твои репетиции? Ведь ты зарабатываешь больше двадцати рублей в месяц.
— Я почти все отдаю вам, — тихо сказал Ваня и исподлобья с упреком посмотрел на мачеху.
Анну Николавну уколол этот ответ, и она, больше ничего не сказав, отвернулась к детям.
— А я у Вани видела больсую кальтину, — сказала вдруг Соня, нарушая наступившее тягостное молчание. — Она лежала на полу, и Ваня все по ней лязными каляндасиками водил; больсая-плебольсая! — протянула девочка и, оттопырив свои розовые губки, добавила: — Ваня все от меня двели запилял, а я все виделя, виделя.
— Что это, ты живописью забавляешься? Поздравляю. Хорошее занятие для ученика восьмого класса, у которого выпускные экзамены на носу! — с иронической улыбкой протянула Анна Николавна.
Ваня ничего не ответил и низко наклонил голову над тарелкой.
Он привык к враждебному отношению к себе мачехи, но сегодня ему было особенно тяжело выслушивать эту колкость. Его приподнятое, радостное настроение сразу исчезло, сердце болезненно сжалось, и перед мысленным взором его снова предстали грустные картины недавнего детства и юношества. Не испытавший нежной материнской ласки, Ваня рос в семье как чужой. Отец его любил, но, занятый службой, редко был в кругу семьи. Энергичный, деятельный и вечно занятый крайне ответственными инженерными работами, он не баловал детей особенной нежностью и к Ване относился, как и к прочим детям, спокойно и сдержанно. Но как радостно билось сердце Вани, когда отец, заметив несправедливое отношение к нему мачехи, ласковыми словами старался его утешить. Но это случалось не часто. Время шло. Из необщительного, забитого ребенка Ваня стал юношей, сознательно относившимся к своему положению в семье. Обращение мачехи не сделалось лучше, хотя он и старался не давать ей повода высказывать свое недоброжелательство. Всегда почтительный и вежливый, он спокойно переносил ее резкости, что, видимо, еще более раздражало ее.
Но вот умер отец. Условия жизни Вани и всей семьи круто изменились. Роскошная обстановка, обширный круг знакомых, веселая, беззаботная жизнь — все это исчезло, как по мановению волшебного жезла. Отец ничего не оставил семье, кроме маленькой пенсии, которой еле-еле хватало на то, чтобы не умереть с голоду.
Из большой богатой квартиры Анна Николавна с семьей перебралась в крошечные четыре комнатки, и тут вот началась новая, полная горя и лишений жизнь. Ване тогда пошел восемнадцатый год.
Видя тяжелое положение семьи, он разыскал себе репетиции и из заработанных денег стал платить за свое учение в гимназии и мачехе за комнату, которую занимал.
Анна Николавна вначале решительно отказалась брать от Вани эту плату, но потом, скрепя сердце, согласилась принять эту помощь от нелюбимого пасынка.
Ваня усердно работал и с нетерпением ждал окончания курса гимназии, мечтая о поступлении в технологический институт. Заветной мечтой его было: стать на ту же дорогу, по которой шел его отец. Он поставил себе целью восстановить материальное благосостояние своей семьи, разрушенное преждевременной смертью отца, и, торжествуя нравственную победу над ненавидящей его мачехой, прекратить этот многолетний гнет вражды. Ему больно было выслушивать незаслуженный упрек Анны Николавны, но он скрыл обиду и, почтительно поцеловав руку мачехи, по окончании обеда ушел в свою комнату.
Анна Николавна посмотрела вслед уходящему пасынку и, пожав плечами, молча встала из‐за стола.
Милочка тяжело вздохнула и перебралась от стола на свой любимый диван; няня, шепнув что-то на ухо детям, поспешно увела их в детскую.
Грустное, подавленное настроение овладело Анной Николавной. Она долго ходила взад и вперед по комнате, видимо, не замечая ни убиравшей со стола служанки, ни неподвижно сидевшей на диване Милочки. Ее мысли опять устремлялись в прошлое, и снова, помимо воли, восстановлялась в памяти
