Баронесса по рождению русская. Во время Октябрьской революции она была юной девушкой. Она пережила расстрел половины семьи, видела, как священники падали под пулями красных. Словно героине приключенческого фильма, ей пришлось бежать из России, только с лишениями и невзгодами, каких не показывают в кино, и без присущего ему шарма.
Оказавшись в Нью-Йорке, без копейки денег, она устроилась работать в прачечную. Она воспитана в католической вере, и опыт, через который она прошла, не разрушил, а усиливал и углублял ее веру, пока Дух Святой не укрепил ее душу как неколебимую скалу. Мне не приходилось видеть человека более спокойного, уверенного, невозмутимого в своем совершенном уповании на Бога.
Кэтрин де Гук – личность во всех отношениях крупная, не только физически: в ней постоянно пребывает Святой Дух и движет всем, что она делает.
Однажды, когда она работала в прачечной в районе 14-й улицы, и вместе с другими девушками сидела на парапете и доедала ланч, на нее снизошло осознание своего особого призвания. Это был призыв к апостолату, но не новому, а хорошо известному со времен первых христиан – служение женщины-мирянки в миру, среди рабочих людей, будучи такой же, как они, работающей и бедной. Оно должно быть основано на личном общении, беседе и прежде всего на личном примере. В ней не должно быть ничего особенного, никаких внешних признаков религиозного ордена, особых правил, отличительной одежды. Она и те, кто к ней присоединится, будут просто бедными, – здесь и выбора-то не было, потому что они и так уже были бедны, – но они примут свою бедность и жизнь пролетариев со всеми ее невзгодами, беззащитностью и серой, утомительной монотонностью. Они будут жить и работать в трущобах, затеряются в огромной безымянной массе забытых и покинутых людей, но жить полной и настоящей христианской жизнью – любить тех, кто рядом, жертвовать собой ради них, нести Благую Весть и правду Христову, будучи святыми, пребывая в единении с Ним, исполняясь Его Святого Духа и Его милосердия.
Выступая в этом зале, перед этими монахинями и клириками, она не могла не задеть их за живое, ведь то, что они слышали (и это невозможно было не заметить) представляло собой в чистом виде францисканский идеал, саму суть францисканской проповеди бедности, только без обетов, которые принимают Меньшие братья. К чести слушателей, большинство из них имели разум и мужество признать это, как и то, что Баронесса в известном смысле гораздо больше францисканец, чем они. Фактически она принадлежала Третьему ордену, и я почувствовал, что начинаю гордиться скрытым под рубашкой нарамником: Баронесса своим примером свидетельствовала, что это служение полно смысла и возможностей.
Итак, Баронесса приехала в Гарлем. Она вышла из метро с пишущей машинкой в руках, несколькими долларами в кармане и сумкой с одеждой. Она зашла в одну из многоэтажек и просила показать ей комнату, мужчина ответил:
– Мэм, такие, как вы, не захотят здесь жить.
– Я хочу, – сказала она, и добавила, словно поясняя, – Я русская.
– Русская! – сказал мужчина. – Это другое дело. Заходите.
Он решил, что она коммунистка…
Так начинался Дом дружбы. Теперь они занимали несколько помещений в домах по обеим сторонам 135-й улицы, организовали библиотеку, комнаты отдыха и гардеробную. У Баронессы отдельная квартира, у тех из ее помощников, кто живет там постоянно, – тоже свое жилье на 135-й улице. Среди ее сотрудников в Гарлеме больше женщин, чем мужчин.
Когда встреча окончилась и Баронесса ответила на обычные возражения вроде «А что если негр захочет жениться на вашей сестре, – или даже на вас?», я подошел и поговорил с ней. На следующий день я случайно встретил ее на дорожке перед библиотекой, когда шел, нагруженный охапкой книг, изучать с классом «Божественную комедию» Данте. Это был всего лишь второй наш разговор, но я сказал:
– Ничего, если я приеду в Дом дружбы и немного поработаю с вами, когда здесь все закончится?
– Конечно, – сказала она. – Давайте.
Но, видя все эти книги в моих руках, она, кажется, не поверила мне.
II
Был жаркий и дождливый день середины августа, когда я поднялся из метро в духоту Гарлема. Людей на улицах было мало. Пройдя полквартала, я увидел витрины в первом этаже, на которых большими синими буквами было написано, кажется: «Дом дружбы» и «Центр блаженного Мартина де Порреса». Вокруг никого не видно.
За большей витриной располагалась библиотека. Зайдя туда, я увидел с полдюжины молодых негров, девушек и юношей, старшеклассников. Они сидели вокруг стола, некоторые в очках, и, кажется, вели какую-то интеллектуальную дискуссию, потому что мое появление их несколько смутило. Я спросил, здесь ли Баронесса, они ответили, что ее нет, она отправилась в даунтаун, потому что у нее день рождения. Я спросил, кого я могу увидеть вместо нее, и мне сказали – Мэри Джердо, она где-то поблизости, и если я подожду, она наверное появится с минуты на минуту.
Я остался ждать, снял с полки книгу отца Бруно «Жизнь св. Иоанна Креста» и стал рассматривать картинки.
Юные негры попытались продолжить обсуждение с того места, на котором прервались, но никак не получалось: присутствие незнакомца их нервировало. Одна из девушек начала говорить, произнесла несколько общих слов и, хихикнув, умолкла. Тогда начала другая: «Да, но ты не думаешь, что…?» Но и этот обстоятельный зачин оборвался неловким смешком. Тогда вступил молодой человек и разразился потоком звучных слов, тянувших на целый абзац, отчего расхохотались уже все. Тогда я обернулся и тоже засмеялся, и все сразу превратилось в игру.
Они принялись выдавать всякие высокопарности просто потому, что это смешно. Произносили тяжеловесные и необыкновенно скучные фразы и смеялись им и тому, что с их уст слетают такие странные слова. Но вскоре они успокоились, потом пришла Мэри Джердо и показала мне разные отделения Дома дружбы, объясняя их назначение.
Замешательство юных негров дало мне представление о том, что такое Гарлем. Детали прояснились позднее, но суть уже проступила.
Сюда, в гигантские мрачные, душные трущобы согнаны, подобно скоту, сотни тысяч негров, и большинству из них нечего есть и нечего делать. Рассудок, воображение, способность к переживанию, эмоции, разочарования, желания, идеи, надежды расы с живыми чувствами и глубокой эмоциональной реакцией загнаны внутрь, направлены на самих себя, стянуты железным обручем фрустрации, расовых предрассудков, которые окружают их непреодолимыми стенами. В этом громадном котле бесценные естественные дарования, мудрость, любовь, музыка, наука, поэзия, свалены в кучу и принуждены вариться вместе с отбросами безнадежно испорченной природы, и тысячи и тысячи душ гибнут в пороке, нищете и деградации, они стерты, вымараны из числа живых, расчеловечены.
Что же не погибло в твоей темной печи, Гарлем, от марихуаны, джина, помешательства, сифилиса?
Те, кому каким-то образом удалось спастись в этом котле благодаря особому духовному устроению, или потому что смогли выбраться из Гарлема и поступить в какую-то школу или колледж, не погибают сразу, но получают сомнительную привилегию жить без того, что составляет единственную положительную идею Гарлема. Им остается печальная задача изучать и имитировать то, что считается культурой в мире белых людей.
