— Я ушла не для того, чтобы проучить или чего-то добиться от него, просто думаю, что врозь будет лучше. Нам всем, — хотя в первую очередь думала о ребенке.
— Не знаю, чего вы оба добиваетесь, — сдался Андрей, — но вот смотрю на вас, обалдуев, и пока что-то не вижу, чтобы кому-то стало «лучше». Пока только хреново, — уверена, что у него было припасено словцо покрепче, но он сдержался.
— Когда-нибудь должно стать легче, — по крайней мере, я надеялась. Мне нужна была эта вера. Только мысль, что боль не бесконечна, и рано или поздно отпустит, давала мне сил жить дальше. И, конечно, моя «новая», совсем иная любовь.
— Ты ведь знаешь, кем я тебя считаю? — спросил в ответ на мое затянувшееся молчание.
— Дурой? — предположила.
— Именно, — с нотками веселья. — Рит, не дури, — обратился ко мне как настоящий брат, — и возвращайся домой.
За время нашего знакомства я успела его изучить, даже могла представить выражение его лицо в тот момент, когда он говорил это. Мы проводили вместе немало времени, не было праздника, который я бы не встретила в его компании. Так постепенно Костина семья стала и моей.
— Я бы хотела, — ужасно скучал по ним, — но не могу.
— И снова возвращаемся к тому, что ты дура, — рассудил. — Мне кажется, или мы ходим по кругу?
Даже не обижалась на него, знала, что за такими грубостями на самом деле скрывается искренняя забота обо мне. По-своему он любил меня.
— Просто как не крути, какой выход не ищи, верный только один — разойтись.
— Ху**ый верный выход, — на этот раз не стал подбирать выражения.
Я услышала за спиной шаги. Обернувшись, увидела крадущуюся маму. Она не хотела мешать нашему разговору и собиралась тихонько проскользнуть мимо. Махнула ей рукой, чтобы она оставалась — все равно Андрей уже прощался, попутно, отчитывая «олуха, который не пользуется мозгами». Он был весь в работе, даже личные звонки совершал урывками.
— Ты тоже осуждаешь меня? — спросила маму, когда она села рядом. Даже если она не слышала разговора, о его смысле не могла не догадываться. Все, общаясь со мной, рано или поздно затрагивали тему наших с Костей отношений.
— Ни в коем случае, — и правда, она никогда не пеняла мне, что я совершила ошибку или что-то вроде того, что у ребенка должна быть полноценная семья. — Это твоя жизнь, и кому, как не тебе проживать ее. Правильно, неправильно — это все относительно. У каждого своя правда.
— И какая у тебя? — она действительно не осуждала меня, но и не говорила, что думает на самом деле. Возможно, щадила мои чувства, но сейчас я хотела узнать ее мысли.
— Например, я вижу, что ты все еще любишь Костю.
— Это ничего не меняет, — и не думала убеждать ее, что она ошибается на счет моих чувств. Бессмысленно, по мне все видно.
— Меняет, — не согласилась она. — Почему ты тоскуешь здесь одна, а не находишься рядом с ним?
Ее укор — и моя несчастная спина, что до этого лишь слегка побаливала, заныла еще сильней. Несколько месяцев постельного режима не прошли для нее даром.
— Мам, ты же прекрасно знаешь, — заерзала, меняя положения, надеясь таким образом облегчить боль, — я устала говорить об этом.
— Я слышу только отговорки, — в маме вдруг появилась какая-то резкость. — Прямо сейчас, глядя мне в глаза и не юля, ответь: Почему ты ушла от Кости?
Сразу поняла, что она испытывает на мне какой-то психологический прием, и решила подыграть.
— Так всем будет лучше, — повторила скорее на автомате. Так часто говорила это, что уже вошло в привычку.
Но маму не устроил такой ответ.
— Нет! — грубо.
— Ребенок…
— Нет! — снова оборвала.
Да что она хочет услышать!?
— Он не доверяет мне! — выпалила после того как полминуты буравила ее гневным взглядом.
— Почему ты так решила? — продолжала давить и копать, доставляя мне дискомфорт этим разговором.
— Он увидел сомнительные фотографии, послушал досужие сплетни и легко поверил, что я изменница, — озвучила правду, лишь бы скорей закончить допрос.
— Это уже весомый аргумент, — казалось, мама осталась довольна ответом. — А теперь попробуй встать на его место: ты своими глазами видишь фотографии, где он с другой, разве в тебе не шевельнется ревность? Обида? Злость? Сомнение?
От таких образов у меня все внутри скрутило и прошлось сильнейшим спазмом по пояснице.
— В любом случае, я бы сначала выслушала его, — прятала гримасу боли, отворачиваясь.
— Так он и выслушал, — напомнила, хотя лично и не была свидетельницей ссоры.
Я задумалась, все это походило на оправдания. Мне не нужен был повод простить Костю, я любила его и, наверное, простила бы что угодно. Только понимала, что без доверия и, соответственно, без уважения у наших отношений нет будущего.
Как я не старалась, но боль не отпускала. У меня появилось не преодолимое желание встать и походить.
— Не уходи от разговора, — именно так расценила мама мою возню и попытки подняться.
— Да не ухожу я, — боль становилась все навязчивее, а я раздражительней, — спина ноет от этой проклятой кровати. Не могу уже!
— Давно ноет? — как-то странно насторожилась мама.
— Не знаю, может полчаса, час.
— А как именно болит? — начала допрашивать не хуже доктора. — Постоянно ноет или схватывает и отпускает?
Произошел очередной приступ и пришлось переждать, чтобы ответить.
— Скорей периодически схватывает, — выдохнула.
— Как схватки? — не унималась мама.
Да что она пристала, в самом деле!?
— Да, как схватки! — взвинтилась, чувствуя, что на подходе новая волна боли. А потом до меня дошло, к чему все это время клонила мама. — Думаешь, началось? — заволновалась.
— Думаю, да.
Я застыла, не готовая к тому, что роды начнутся вот так и что, возможно, уже сегодня я буду держать на руках своего ребенка.
— Почему мы сидим?! Поехали в роддом! Где моя сумка? — начала паниковать.
— Успокойся, время еще есть, — мама была само спокойствие.
Я слышала, что первые роды — всегда долго, и у меня в запасе несколько часов, но чувствовала бы себя уверенней, если бы уже была под наблюдением специалистов. К тому же сумка с необходимыми мне и новорожденному вещами была собрана еще месяц назад, и все что оставалось — это подхватить ее и сесть в машину.
***
В последний раз оглядела свою комнату, перед тем как окунуться в совершенно новую жизнь. Вместе со своим ребенком. Теперь я никогда не буду одинока.
— Рита? — позвала мама, возникнув на пороге комнаты. — Я собиралась позвонить Косте, но потом подумала, вдруг ты сама захочешь сообщить ему.
