Канцлер, разумеется, в политике разбирался достаточно хорошо: после принятия пенсионной реформы его рейтинг резко подскочил. Избирательная кампания, казалось, была выиграна еще до того, как началась. Но тут произошла осечка. На пресс-конференции 5 апреля Аденауэру был задан вопрос о том, планирует ли он оснастить бундесвер ядерным оружием. Он ответил без обиняков: «Тактическое атомное оружие — это в принципе не что иное, как новый вид артиллерии… Мы, безусловно, не можем обойтись без него для наших вооруженных сил… Мы должны иметь эти новые тины оружия, которое представляет собой вполне нормальное, обычное оружие».
До этого момента Аденауэр всегда говорил о том, что бундесвер будет располагать исключительно обычными вооружениями; упомянутая выше директива НАТО от декабря 1956 года носила строго секретный характер. Теперь он выпустил кота из мешка: оказывается, грань между ядерными и обычными вооружениями вообще в его понимании стерта и носители ядерных боеголовок — это просто усовершенствованный вид артиллерии.
Последовал громкий политический скандал. Сильнее всего репутации Аденауэра повредили не атаки со стороны социал-демократов — их можно был предвидеть, а неожиданный залп из обители чистой науки, каковой всегда по праву считался Геттингенский университет. 12 апреля 1957 года восемнадцать видных физиков, в их числе четверо лауреатов Нобелевской премии, все — сотрудники геттингенского Института теоретической физики имени Макса Планка, выступили с документом, который вошел в историю как «Геттингенский манифест». Главным его автором был физик-ядерщик, профессор Карл-Фридрих Вейцзеккер, и основное содержание манифеста было ясно и просто изложено в двух фразах: «Мы считаем, что наилучшая гарантия безопасности для такой небольшой страны, какой является Федеративная Республика, и наибольший вклад в дело мира во всем мире, который она может внести, заключается в четко выраженном добровольном отказе от обладания ядерным оружием любого вида. Нижеподписавшиеся ни при каких условиях не будут принимать участия в работах, целью которых является производство, испытание или использование атомного оружия».
Поначалу Аденауэр попытался просто-напросто отмахнуться от этого документа. Пресса не позволила ему этого. Все громче становились обвинения в адрес канцлера в том, что он вообще не представляет себе последствий, которые бы имела ядерная война на территории Германии. Вся тщательно выстроенная стратегия избирательной кампании оказалась под угрозой. Аденауэр был вынужден сменить тактику. Пятеро из восемнадцати подписавших манифест были приглашены в Бонн на аудиенцию с канцлером. Встреча длилась семь часов, и результатом ее было официальное коммюнике, где говорилось, в частности, что «Федеративная Республика не производит и не намерена производить собственное ядерное оружие, вследствие чего у федерального правительства нет оснований требовать от немецких физиков участия в работах по созданию ядерного оружия». По сути, это был уход от главной темы «Геттингенского манифеста»: Аденауэру было важно просто потянуть время. Скандал тем не менее набирал силу: в конце апреля жесткую ноту прислали Советы, апогей был достигнут в мае, когда собралась очередная сессия НАТО. Постепенно, однако, интенсивность атак на Аденауэра стала спадать. По его собственному меткому замечанию, если речь шла о «бомбе», которая должна была подорвать его позиции в электорате, то она была взорвана слишком рано: до выборов было еще далеко.
Как всегда перед трудным испытанием, канцлер взял отпуск; вернувшись окрепшим и поздоровевшим (о том, как он этого добивался, чуть позже), Аденауэр вновь выступил в роли записного партийного оратора-пропагандиста. «Главный вопрос, который призваны решить выборы: останутся ли Германия и Европа в лоне христианства, или станут коммунистическими?» — эти слова как рефрен переходили из одной его речи в другую. Естественно, он вовсю расписывал достижения правительства, особенно пенсионную реформу, и, конечно, многих привлекал лозунг «Никаких экспериментов». Эриха Олленхауэра, лидера СДПГ, он вообще не считал серьезным политиком. Все стены были обклеены плакатами с портретом загорелого и бодрого канцлера со взглядом, устремленным в светлое будущее. То, что на плакате он выглядел лет на двадцать моложе своего возраста, было, конечно, заслугой искусного ретушера. Но не только.
Когда его спрашивали, как он сумел так сохраниться, откуда в нем такая энергия, которой не могли похвастаться и многие молодые, Аденауэр обычно отвечал, что все дело в хорошей наследственности, здоровом воспитании и умеренности в образе жизни. Это все было для публики. Чего она не знала и не должна была знать, это того факта, что по рекомендации врачей он несколько раз проходил курс лечения в одной из швейцарских клиник в пригороде Монтре инъекциями зародышевых клеток. Во всяком случае, главный врач этой клиники на запрос автора этих строк ответил, что фамилия Аденауэра несколько раз встречается в списке ее пациентов.
Детали курса лечения до сих нор держатся в тайне; известно лишь, что исходным материалом для инъекций служат зародыши козы или коровы; между извлечением их из тела животного и введением в кровь пациента не должно пройти более получаса; всего требуется четыре инъекции, так что срок пребывания в клинике минимальный. Этот курс омолаживает иммунную систему человеческого организма и сглаживает внешние признаки старения.
Зародышевая терапия, по-видимому, сыграла свою роль в создании имиджа Аденауэра как человека, который неподвластен возрасту и болезням. А этот имидж, в свою очередь, помогал ему обыгрывать своих конкурентов на выборах. Так случилось и в 1957 году. Блок ХДС/ХСС победил в 55% избирательных округов, набрав 50,2% голосов избирателей, пришедших к урнам. Это был первый случай в истории ФРГ, когда одна партия получала абсолютное большинство мест в бундестаге. Утешением для СДПГ было то обстоятельство, что она впервые преодолела 30-процентный барьер, получив 31,8% голосов. Главными пострадавшими стали свободные демократы, чей электорат уменьшился до 7,7%. Остальные партии не смогли преодолеть 5-процентного барьера.
Аденауэр победил, причем именно так, как хотел, — самым недвусмысленным и убедительным образом. В свои почти восемьдесят два года он стал чем-то вроде некоронованного короля Германии. 1957 год был для него удачным и в другом отношении. Он нашел наконец постоянное место для отдохновения от трудов праведных: скитаясь весной но озерам Северной Италии от одной легочной клиники к другой, он открыл для себя маленькую деревушку Канденаббия, расположенную на берегу озеро Комо, открыл и сразу влюбился в нее.
ГЛАВА 10.
НА СЦЕНУ ВЫХОДИТ ГЕНЕРАЛ
«Я был уверен, что мы с де Голлем наладить хорошее и доверительное сотрудничество»[40] Канденаббия ныне представляет собой обычное курортное местечко на западном берегу сильно загрязненного озера (собственно говоря, там два озера — Комо и Тримеццо, граница между которыми чисто условна). В административном отношении это все еще деревня, входящая в приход Грианте, но фактически она давно превратилась в небольшой городок: дорогие отели, паромы для любознательных туристов, желающих исследовать побережье, пляжи, где в летнее время буквально яблоку негде упасть между телами жарящихся на солнце отдыхающих. На окружающих озеро холмах — виллы с заросшими деревьями обширными участками для более состоятельных и жаждущих уединения, главным образом это бизнесмены из Милана, снимающие там стресс в уик-энды или в период временного летнего спада деловой активности. Короче говоря, место, каких немало в современной, Италии с ее развитой индустрией туризма.
