Врачам не удалось унять начавшиеся у Джин схватки: пришлось делать кесарево сечение. В 19.15 23 августа, за 63 дня до срока, она родила девочку, которая весила меньше двух килограммов. По прогнозам врача, у младенца был только один из пяти шансов выжить. Новорожденная Нина Гари была помещена в инкубатор и 25 августа в 4.40 умерла, вероятно, от отравления снотворным, принятым Джин на Майорке. Безутешная мать впала не просто в отчаяние, а в безумие. Она позвонила режиссеру Жану Беккеру, умоляя его немедленно приехать и спасти от «черных пантер», которые угрожают и бьют ее. Джин была убеждена, что Хаким Джамаль хочет похитить тело Нины. Жан Беккер немедленно вылетел в Женеву.
Вечером 24 августа Джин пригласила к себе в больницу нотариуса из Женевы, чтобы сделать приписку к своему завещанию. В ней она указывала, что подала иск в суд против журнала «Ньюсуик» на том основании, что он при пособничестве ФБР опубликовал статью, содержащую клеветническую информацию о ее частной жизни, и это наносит ущерб ее репутации. Кроме того, Джин возлагала на журнал ответственность за свои преждевременные роды, а следовательно, и за смерть новорожденной дочери. Две трети компенсации, которая будет присуждена судом, за вычетом судебных издержек и расходов на услуги адвокатов, Джин распределяла поровну между следующими лицами: Хьюи Р. Ньютон, Чарльз Гарри, ее адвокат из Сан-Франциско Дэвид Хиллиард, Реймонд (Масай) Хьюитт, Ивонна Андерсон (мать ребенка Банчи Картера) и преподобный Джесси Джексон, возглавлявший операцию «Широкое обсуждение» в Чикаго. «Данные средства передаются указанным лицам в целях защиты прав угнетенных черных меньшинств США, подвергающихся дискриминации и преследованиям». Джин Сиберг добавила, что нельзя забывать и своих индейских, пуэрториканских и мексиканских братьев.
Приехав в клинику, Ромен Гари принял все меры, чтобы никто не мог воспользоваться положением Джин или вступить с ней в разговор. Он поручил Ги-Пьеру Женею неотлучно находиться при ней. Зная, что Джин может вести себя непредсказуемо и агрессивно, Женей не спускал с нее глаз. Тем временем в Женеву прибыли Евгения и Диего, а Гари, когда Джин выписали, с помощью своего адвоката Шарля-Андре Жюно устроил ее отдыхать в отеле «Бориваж Палас» в Лозанне. Она въехала туда под чужим именем, в темных очках и в парике, сидя в инвалидном кресле, которое толкал перед собой Ги-Пьер Женей. Джин занимала номер-люкс, Евгения с Диего расположились в соседней комнате. Женей спал на диване в гостиной. Администрация гостиницы, которой сообщили настоящее имя клиентки, получила указание соблюдать строжайшую конфиденциальность.
Ромен Гари получил письмо от Андре Мальро, в котором тот искренне ему сочувствовал и советовал проконсультироваться с Луи Бертанья. Но Бертанья предпочел передать лечение Джин в руки доктора Перузе, своего бывшего ученика, а теперь — врача Гари.
Вернувшись в Париж, Джин без памяти влюбилась в Андре Мальро и за обедом предложила ему жениться на ней. Не зная, как разрешить эту щекотливую ситуацию, не обидев Джин, Мальро отправил ей шесть дюжин роз. Однако на нее пышность букета произвела впечатление, обратное желаемому: в плену своих фантазий Джин решила, что ее чувство взаимно. Но единственным утешением, которого она добилась от Мальро, был набор платочков с ее монограммой… чтобы утирать слезы.
Еще в Женеве, после смерти маленькой дочки Джин, возмущенный Гари написал крайне жесткую статью, озаглавленную «Большой нож», которая была напечатана в газете «Франс-Суар»; в ней он обвинял «Ньюсуик» в смерти младенца Джин Сиберг.
Защищая ее честь, Гари заявил, что в произошедшем повинно ФБР, в чем была доля правды, и подал в суд на «Ньюсуик».
Для Джин начались самые тяжелые годы. Ее преследовали галлюцинации, и, едва оправившись от родов, она уже организовывала похороны своей девочки. Чтобы доказать, что отец ребенка — не чернокожий, она отдала тело на бальзамирование в женевский морг и заказала гробик со стеклянной крышкой, в котором Нину перевозили в Маршаллтаун. На второй неделе сентября Джин в сопровождении Ги-Пьера Женея вылетела из Цюриха в США, и в самолете с ней случился приступ. Она пошла в туалет, а через несколько минут выскочила из него обнаженной, крича, что ее преследователи сидят в кабине пилота и намерены устроить авиакатастрофу. Женей и одна из стюардесс закутали Джин в одеяло, убедили ее одеться, усадили обратно в кресло (Джин летела первым классом), а потом дали снотворного. В аэропорту Чикаго ее состояние ухудшилось. Джин налетела с оскорблениями на чернокожего полицейского, крича «предатель!» и требуя отдать ей оружие. Женею пришлось приложить немало усилий, чтобы без приключений довести ее до зала, где они должны были ждать пересадки на рейс до Де-Муан. В аэропорту их встречали Эд и Дороти Сиберги. Когда они были дома, в Маршаллтауне, Джин позвонила своему нью-йоркскому адвокату Чарльзу Гарри и сообщила, что прекращает сотрудничество с движением «Черные пантеры». Затем она связалась с автором статьи в «Лос-Анджелес таймс» Джойсом Хэбером. «Как себя чувствуют ваши дети? — спросила она. — Каково это — быть убийцей?»
Поскольку отец ее ребенка был индейцем, Джин поехала в резервацию Тама, чтобы пригласить на похороны членов племени и попросить о соблюдении некоторых траурных обычаев. Шестнадцатого сентября после отпевания в церкви, проведенной преподобным Марвином Джонсоном, Нина Гари была похоронена на кладбище Риверсайд в Маршаллтауне, рядом с младшим братом Джин Дэвидом Сибергом, который за два года до того погиб в автокатастрофе. На надгробии рядом с фамилией Гари (единственной, фигурирующей в свидетельстве о смерти) была указана вторая — Харт. Предок Сибергов Джон Харт был одним из тех, кто поставил свою подпись под Декларацией независимости США.
Жители Маршаллтауна не преминули внимательно рассмотреть через прозрачную крышку гроба тело младенца, дабы убедиться, что он белый. Некоторым показалось, что кожа у девочки темновата. Комментировали и отсутствие на церемонии Ромена Гари: раз он не приехал, значит, не он отец Нины Харт Гари. На первой полосе газеты «Таймс рипабликен» была напечатана фотография Джин с матерью на кладбище. Джин показала эту статью своему другу Пэтону Прайсу, заметив: «И где были репортеры из „Ньюсуик“?» С ее актерской карьерой было покончено, и в кинематографических кругах о ней ходила злая шутка: «Знаете, где похоронен ребенок Джин Сиберг? В Париже, рядом с Александром Дюма — ведь он тоже метис».
На следующий день Джин, Ги-Пьер Женей и Пэтон Прайс вернулись в резервацию Тама, чтобы поблагодарить ее жителей за участие в церемонии. Джин, потрясенная нищетой, в которой жили индейцы, купила у них крупный земельный участок пахотных земель с постройками, рассчитывая когда-нибудь там поселиться, и в качестве задатка за него выдала им 40 тысяч долларов. На обратном пути она подобрала бродячую собаку. Прежде чем вернуться в Париж, Джин приобрела еще и трехэтажное здание в центре города, в котором планировала открыть юношескую спортивную школу для чернокожих. Ее близкие и многие другие увидели в этом поступке измену. Это учреждение прозвали «домом Сиберг», и через несколько лет, так и не начав, по сути, функционировать, здание стало рушиться. Во всех этих перипетиях Джин поддерживали только индейцы и раввин Сербер — последний, впрочем, предупреждал ее, что это плохо кончится. Ей не изменить мир в одиночку, и бесполезно ждать благодарности от тех, кому она не глядя отсчитывает деньги.
