Ознакомительная версия. Доступно 26 страниц из 127
Именно мечта! Однажды самым непостижимым образом она свела нас вместе на этой некогда благословенной земле. Война только закончилась и на каждом шагу напоминала о себе дымящимися развалинами городов, опустошенными и обезлюдевшими поселками, свежими могилами павших, почерневшими от горя и страданий лицами вдов и матерей. И я, волей случая оказавшийся в те дни в Абхазии, был потрясен до глубины души теми чудовищными разрушениями и потерями, что принесла война на эту божественно прекрасную землю.
И тем удивительнее и невероятнее среди этого бескрайнего моря горя и беды казались та чистая, как вечные снега на вершинах Ульгена и Агепсты, дружба и та теплая, подобная целебным источникам Ауадхары и Мархяула, доброта людей, очищающая душу от скверны эгоизма и стяжательства, которые после августа 1991 — го захлестнули Россию. Здесь, в опустошенных войной и мародерами домах Ибрагима Авидзбы, Беслана Кубравы, Феликса Цикутании, братьев Читанава и еще десятка моих новых друзей, слова «Родина» и «друг» по— прежнему значили гораздо больше, чем миллиарды Абрамовича и шестизначный счет в «Бэнк оф Америка».
Тут, в Абхазии, среди новых друзей я постепенно приходил в себя после рокового августа 1991 года, который обернулся невосполнимыми потерями. Рухнула страна, а вместе с ней и привычный, окружавший тебя с самого рождения мир. Мрачная тень гражданской войны зловещими всполохами загромыхала на Кавказе и в Приднестровье. Смута захлестнула Россию, и ее мутная волна вознесла к власти политическое отребье, которое принялось алчно терзать великое наследие своих предков в неуемной жажде наживы.
В те окаянные дни и месяцы душа задыхалась от невыносимой мерзости, наглой лжи и откровенного предательства, которые, как гной из ран, перли из всех щелей. Политическая тусовка, дорвавшаяся до власти, подобно дворовой своре, сорвавшейся с цепи, визжа от нетерпения, ринулась к заветной кормушке. Страна походила на одну огромную зловонную зону, в которой неограниченный произвол чиновников и нормы уголовщины превращались в «закон», а расстрельные команды киллеров выступали его исполнителями.
Тогда, десять лет назад, здесь, в Абхазии, вместе со своими новыми друзьями я обрел веру и надежду. И вот теперь у стен Пантелеймоновского монастыря мы прощались со своей, наверное, наивной мечтой. В очередной раз человеческие грехи — властолюбие и гордыня — грозили разрушить ее. Я первым распахнул дверцу и шагнул на улицу, вслед за мной вышли Ибрагим и Кавказ. В те последние минуты перед расставанием, наверное, одна и та же мысль бродила в наших головах: возможно, сегодняшний вечер станет последним. Ибрагим и Кавказ не решались сказать прощальные слова, а у меня в горле тоже внезапно застрял ком, и я с трудом выдавил из себя:
— Ребята, может, останетесь?
— Нет, нам надо ехать, — глухо ответил Ибрагим.
— А зачем? Ради чего? Ведь если что, то вас первых не пощадят. Для тех и других вы все равно чужие. Они до сих пор считают вас турками!
— Турками?! — вспыхнул Кавказ, а затем сник и с горечью произнес: — Ну когда же это закончится?! Почему я, который воевал с первого и до последнего дня, должен кому-то доказывать, что я больший абхазец, чем тот, который во время войны отсиживался за Псоу, а сегодня катается на «трофейном» грузинском «мерсе»?! Ну почему?
Я тоже не находил ответа на этот проклятый и мучительный для моих друзей вопрос и без всякой надежды уныло повторял:
— Ребята, останьтесь! Пусть расхлебывают эту кашу те, кто ее заварил.
— А как же Владислав Григорьевич?! — И лицо Ибрагима исказила болезненная гримаса.
— А что он? Его и пальцем никто не тронет, — возразил я.
Зато он сидеть не будет, когда мы друг друга мочить станем. Первым кинется разнимать, а в том дурдоме, каким стала сегодня Абхазия, псих всегда найдется, — мрачно ответил Кавказ.
— Это точно! — согласился с ним Ибрагим и с ожесточением в голосе продолжил: — Мы ведь, Николаевич, не крысы, которые после 3 октября побежали с корабля. Прав или не прав Владислав Григорьевич, но мы останемся с ним до конца. Он для нас — все! Я пришел к нему еще мальчишкой, и он стал для меня больше чем отцом. Мне, Кавказу и сотням махаджиров Владислав Григорьевич дал то, что под силу было только ему одному. Он вернул нам нашу мечту — Абхазию! И потом… — Ибрагим на мгновение смолк, а затем продолжил: — Меня сюда позвало сердце, а не звон монет. Я здесь нашел то, что не имел и не мог иметь ни в Турции, ни в Лондоне, — Родину! Поэтому как трусливый шакал поджимать хвост и забиваться в нору не стану! Мы с Кавказом сделали свой выбор двенадцать лет назад. Наша Родина здесь, рядом с Владиславом Григорьевичем, а не в Турции, и если что со мной случится, то останутся сыновья — Арсол и Апсар. И им уже никто и никогда не скажет: «Ты турок!»
После этих перевернувших мою душу слов мне нечего было сказать Ибрагиму и Кавказу, мы молча обнялись. Потом я долго стоял на стоянке, не замечая моросящего дождя, и провожал взглядом тускнеющие в темноте габаритные огни «мерседеса». Вскоре они погасли, мрак ночи скрыл от меня Ибрагима с Кавказом, и в эти мгновения мне стало так пронзительно одиноко, что я не сдержался и горестный стон вырвался из груди. Во мне все восставало против того сумасшествия, что толкало моих друзей с той и другой стороны к братоубийственной войне. Войне, которая, как это ни горько было осознавать, не оставляла выбора для Ибрагима с Кавказом и могла стать последней в их жизни.
Порыв холодного ветра хлестанул меня по лицу и привел в чувство. Я взвалил на плечи сумку, пролез в дыру в заборе и поплелся к корпусу пансионата прямо через парк, в котором всего полгода назад бродил вместе со Станиславом Лакобой и Олегом Бгажбой, беззаботно смеясь над забавными историями моего старого приятеля и управляющего пансионатом Тимура Папбы.
Сейчас они были там, в напоминающем кипящий от страстей и готовый вот-вот взорваться, словно перегретый паровой котел, Сухуме. И только в силах Сергея Багапша, Станислава Лакобы, Александра Анкваба, Рауля Хаджимбы и Владислава Ардзинбы было остановить тот чудовищный и разрушительный маховик президентской избирательной кампании, который грозил навсегда похоронить их мечты о свободной и счастливой Абхазии.
Владислав, Сергей, Станислав, Александр, Рауль… Я снова и снова мысленно обращался к ним. В той прошлой войне они не раз доказали, что в их жизни нет ничего дороже Абхазии. И мой разум отказывался верить в абсурдность того, что они, кого время и судьба вынесли на самый гребень политической власти, ради этой проклятой власти пожертвуют жизнями таких ребят, как Ибрагим, Кавказ, Адгур, Отар, Масик и сотен других, доказавших в прошлой войне, что Родина и честь для них дороже любых денег и кресел.
Я не хотел принимать этого и всем своим существом противился одной только мысли, что ради пусть даже самого высокого — президентского, вице-президентского и премьерского — кресла Сергей Багапш, Станислав Лакоба и Александр Анкваб пожертвуют хоть одной чужой жизнью. За прошедшие после 3 октября два месяца маятник войны не один раз застывал над роковой отметкой, и каждый раз они находили в себе силы остановить его.
Ознакомительная версия. Доступно 26 страниц из 127
