Родители сделали ему подарок: черную сумку, на которой золотом были вытеснены его инициалы. Внутри лежали скальпели, ножницы, медицинские иголки, шелковые и кетгутные нитки для наложения швов, перевязочные материалы, шприцы и катетеры — все абсолютно новенькое. Он широко раскрыл глаза, достав из сумки особенно ценный инструмент.
— Стетоскоп!
— Из Франции, — сказал отец, сияя от гордости. В те дни они были еще большой редкостью на этой стороне Атлантики.
Длинную деревянную трубочку с расширенным концом, который приставляли к груди пациента, изобрели всего за несколько лет до этого. Сначала инструмент был гораздо короче, но потом врачи сообразили, что если удлинить слуховую трубку, то расстояние будет достаточным, чтобы блохи пациента не смогли перепрыгнуть на врача.
Его мать решила погадать перед его отъездом еще раз: она планировала отправить Благословенный Камень вместе с ним, рассудив, что за те три тысячи миль, что ему придется проехать от Бостона до Орегона, Мэтью кристалл будет гораздо нужнее, чем ей.
Пока мать с глазу на глаз советовалась с Благословенным Камнем, Мэтью мерил шагами гостиную. Предстоящее путешествие одновременно радовало и пугало его. В первый раз в жизни он принял самостоятельное решение. С младенческих лет он всегда жил с оглядкой на кого-то. Даже профессию, по примеру старших братьев, выбрал ту же, что и у отца (если же до этого у Мэтью и были мечты о другой карьере, он похоронил их, потому что столь дерзкая инициатива была не в его характере).
Пообщавшись с духом Благословенного Камня, Ханна взяла руку сына и вложила в нее камень.
— А теперь послушай меня, сынок, — мрачно сказала она. — Тебя ждет большое испытание. Ты должен быть сильным, мужественным и мудрым, чтобы достойно встретить его.
— Я знаю, мама, — мягко ответил он. — Ты говоришь про долгую и опасную дорогу в Орегон.
— Нет, сынок, я говорю не о дороге. Да, она будет тяжелой, но какой путь легок? Я имею в виду другое… некий поворотный момент в твоей жизни. Нечто… — и на лице ее отразилась тревога, — ужасное и мрачное.
Это встревожило его.
— А этого можно как-нибудь избежать?
Она покачала головой.
— Это уже ждет тебя, это твоя судьба. Делай то, что подскажет тебе кристалл, сынок, и он выведет тебя к свету и жизни.
Ему уже нужно было ехать, так как путь предстоял неблизкий — сначала пешком, потом верхом, в экипаже, на пароходе и на поезде, — чтобы добраться из Бостона до Индепенденса, откуда он отправится навстречу своей судьбе.
— Я уже говорил вам, — голос проводника сбивался на крик, — что не беру женщин, которые сами по себе, и разговор окончен!
Эммелин Фитциммонс с негодованием смотрела на Амоса Тайса. Она уже две недели торчала в Индепенденсе, откуда отправлялись на Орегонский Путь, и так и не смогла найти ни одного проводника, который согласился бы взять ее с собой. Это несправедливо! Сколько угодно одиноких мужчин могут получить место в веренице крытых повозок. А одна-единственная женщина…
Ей хотелось плакать.
Капитан Амос Тайс был из горцев, о чем свидетельствовало его одеяние: длинная куртка из оленьей кожи с бахромой поверх полосатых штанов, ботинки, фланелевая рубашка и расшитый бусинами индийский ремень, с которого свисал длинный охотничий нож. Лицо, красное от загара, и седую бороду наполовину скрывала широкополая шляпа в пятнах пота. Никто не знал, почему его называли капитаном, но он был известен своей честностью, а также тем, что всегда доставлял своих спутников точно к месту назначения. Тайс смерил дерзкую молодую женщину взглядом: нельзя сказать, чтобы Эммелин Фитциммонс была красавицей, да и эти непокорные волосы цвета имбиря и веснушки были в его вкусе, но все же нельзя было не признать, что она довольно хорошенькая, к тому же фигура у нее была весьма аппетитная, — на беду многим мужчинам.
— Извините, мисс, — снова сказал он, — но таковы правила. Незамужние женщины не могут путешествовать в одиночку.
Эммелин впала в уныние. Это уже седьмой проводник, который отвечает отказом, шансов становится все меньше. Первые проводники уже ушли; через пару недель рейсы прекратятся — в Сьерре начнутся снегопады.
— Но я могу быть полезной. Я акушерка. — Она показала на толпу женщин с детьми. — Судя по некоторым из этих женщин, им скоро понадобятся мои услуги.
Тайс неодобрительно нахмурился. Настоящая леди не будет говорить на столь деликатную тему. Да и какая она акушерка. Слишком молоденькая и, кажется, из хорошей семьи. К тому же незамужняя. Из-за таких и возникают все неприятности. Путь до Орегона составляет две тысячи миль, и с Божьей помощью они пройдут его за четыре месяца. Слишком далеко и слишком долго для такой девицы. Он отвернулся, продемонстрировав в качестве последнего слова свою широкую спину.
— Если я найду кого-нибудь, — быстро проговорила она. — Если какая-нибудь семья согласится взять меня с собой, вы позволите мне ехать с вами?
Он почесал бороду и сплюнул табачный сок в грязь на дороге.
— Идет, только сперва я сам взгляну на эту семью.
Индепенденс был суматошным пограничным городом, где смешались люди самых разных занятий: канадские трапперы; оборванные, в меховой одежде индейцы канза, верхом на пони, янки, торгующие всевозможным товаром, и тысячи переселенцев на телегах, полные радужных надежд. Весенний воздух оглашался стуком кузнечных молотов, криками картежников на грязных улицах и звуками хонки-тонк, доносящимися из салунов.
Стоя перед входом в лавку, где торговали мануфактурой, и соображая, куда же ей теперь пойти, Эммелин услышала, как один человек говорил другому: «Да уж, сэр, слышал своими ушами от своего брата. Свиньи, говорит, в Орегоне, бегают сами по себе, и нет никаких хозяев, жирные, круглые и уже зажаренные, и из боков торчат вилки с ножами — нарезай да ешь, если проголодался».
И тут она заметила молодого врача, входящего в аптеку на противоположной стороне улицы.
Внезапно ее осенила идея, она быстро перешла улицу и тоже зашла внутрь. Постояла немного, чтобы глаза привыкли к полумраку помещения.
Полки позади прилавка были заставлены всевозможными тонизирующими средствами и порошками, исцеляющими все — от подагры до рака. Эммелин остановила взгляд на пузырьке с успокоительным сиропом для детей. На этикетке было написано, что в его состав входят морфин и спирт. Рекомендуемая доза — «пока ребенок не успокоится».
А потом она снова увидела молодого врача, разговаривавшего с аптекарем.
То, что он медик, она поняла по черному баулу в его руках — такому же, какие всегда брали с собой на вызовы ее отец и дядя. Молодой человек был худ и бледен, костюм плохо сидел на нем. Эммелин показалось, что он чем-то обеспокоен. Пока она пробиралась через очередь, к прилавку, возле которого он стоял, молодой человек открыл свой баул, вынул из него пустой пузырек и протянул аптекарю.
