– Оставлю тебя, может, на недельку, – прошептал Ледок.
– Я был прав?
– Прав? Откуда мне было знать, что это будет выглядеть так здорово? С меня доллар.
– Скажи пианистке, когда другой раз кто-нибудь потребует Листа, пусть играет «Мефисто-вальс». – Картер открыл дверь в гримерную и увидел Фебу. Он через плечо крикнул Ледоку: – В следующем антракте надо будет отвлечь зрителей перед появлением Дьявола, – потом прикрыл дверь и обратился к Фебе: – Как ты?
На ней лица не было. Она сидела на дальнем стуле, шатком – видимо, из списанной бутафории, – и прижимала к груди его шелковую подушку.
– Ты в опасности.
– Я выбросил трюк с ловлей пули. – Картер подошел к зеркалу проверить, не потек ли от пота грим. – Ты слушала первый акт? Как он, ничего?
– Я только что получила телеграмму. От Буры. – Феба взмахнула желтым листком. – Он предупреждает, что к тебе подослали убийцу.
– Можно взглянуть? – Картер взял телеграмму, развернул и на мгновение почувствовал себя на сцене или во сне. – Не понимаю шутки. Здесь ничего нет.
– Это Брайль.
Картер пробормотал:
– Удивительно.
В голове вихрем пронеслось: помеченные колоды карт, чтение мыслей. Он снова взглянул на Фебу. В лице у нее не было ни кровинки.
– Почему он написал тебе, а не мне?
– Потому что он хитер.
– Помоги мне прочесть.
Феба провела по листку подушечками пальцев.
– «Скажи Картеру зпт Секретная служба отправила театр человека целью его убить». – Она подняла лицо.
– Сдается, это не шутка. Одиннадцать слов, а ты знаешь, как растет тариф после десятого.
– Пожалуйста, не смейся.
Картер взглянул на часы.
– Я переменю рубашку. Можно? – Он снял фрак, развязал галстук, вынул запонку из воротничка и снял накладные манжеты. Оставшись в майке, он подвигал плечами, разминая мышцы, и снова заговорил: – Ты прочла мне только часть телеграммы.
Феба вдохнула так глубоко, что спина ее выгнулась, потом выдохнула и проговорила слабым голосом:
– Бумага выглядела пустой. Я надеялась, что не заметишь. Суть в том, – добавила она с внезапной яростью в голосе, – что Бура – хитрожопая сволочь.
Картер замер, застряв одной рукой в рукаве. Он не впервые слышал это слово из женских уст – на самом деле оно напомнило ему о Саре. Он продолжил одеваться – застегнул рубашку, вставил запонки, – потом приоткрыл дверь и свистнул. Подбежал молоденький паренек.
– У тебя хорошая память на имена? – спросил Картер.
– Да, сэр!
– Запиши: Холлиз, Штуц, Самюэлсон, О'Брайен, Старлинг. Если кто-нибудь из них попытается войти сегодня в театр – даже если он покажет жетон и будет требовать именем закона, – не впускайте. И вообще, если явится кто-нибудь с жетоном, сообщите мне. – Когда парень был уже на середине коридора, Картер снова свистнул. – И еще одна фамилия: Гриффин.
Он вернулся к гримировальному столу и отхлебнул воды. Феба отражалась в зеркале, в кольце ламп, одна из которых перегорела.
– Насколько я выяснил, те четверо, что бросили меня в залив, сейчас чистят картошку для Кулиджа, или как там у них наказывают провинившихся. А если Гриффин заделался наемным убийцей, думаю, с этим уж я как-нибудь справлюсь. – Еще глоток воды. – Так Бура хочет, чтобы ты меня продала? Как?
– Не знаю, что ты ему сделал. Он никогда прежде не просил меня об услуге.
– Так «услуга» означает меня продать?
– Он просил узнать, нарочно ли ты уничтожил телевидение.
– Прости? – Картер так опешил, что даже не ответил на стук в дверь.
– Похоже, он так думает. Ты хочешь ему ответить?
Ледок приоткрыл дверь и молча постучал по часам. Картер кивнул, закрыл дверь и придавил ее спиной.
– Продолжай, пожалуйста.
Феба прочла телеграмму про себя и, помолчав, сказала:
– Он просто хочет знать, нарочно ли ты уничтожил телевидение.
– Что еще он пишет?
Молчание. Феба положила руки на колени.
– О Господи. – Картер забарабанил ладонями по двери.
– Что, если… что, если в прошлом я совершила ужасный поступок, и Бура об этом знает? Он бы попытался мной управлять, верно? И напомнил бы мне о прошлом. Самую малость.
– Я не люблю тайн, – объявил Картер.
Феба рассмеялась.
– Ты любишь тайны. Подойди так, чтобы я могла тебя ощупать, пожалуйста.
Словно стаскивая себя с пьедестала, Картер отошел от двери и сел перед Фебой на корточки. Ее пальцы пробежали по его волосам – «Ой, ты вспотел», – по лицу, невесомо, как паучьи лапки, – и снова опустились на колени.
– Ты мне не доверяешь.
Картер заметил, что дышит неглубоко, носом.
– Как бы ты поступила на моем месте?
Феба задумалась.
– Я бы очень поостереглась влюбляться в некую женщину.
Картер не рассмеялся, и она добавила серьезно:
– Он хочет мною управлять.
– Что у него на тебя? Больше, чем просто…
Феба приложила палец к его губам. Картер сидел на корточках, понимая, что самое простое – погладить ее руку. Он встал, закончил одеваться и, не сказав больше ни слова, вышел, затворив за собой дверь.
За кулисами он взял у ассистента стопку шляп и встал, наполовину завернувшись в занавес, покуда за спиной у него двигались декорации. Это был сложный процесс: каждая кулиса и декорация висела на блоках, чтобы ее можно было убрать или опустить в несколько секунд.
Он мог думать только о Фебе. Всякий раз, как она снимает один покров тайны, под ним оказываются два других. Что она ему не прочла? И насчет телевидения… почему Бура задал такой странный вопрос? Картер попросил оркестр играть что-нибудь медленное, постепенно затихающее. Мелодия была незнакомая: что-то на струнных и кастаньетах, почти турецкое по ощущению.
На плечо ему легла рука. Джеймс.
– Я от тебя бегаю, – сказал Картер.
Джеймс кивнул. В руках у него была стопка бумаг. Картер узнал счета, которые подписал за последние несколько дней. Он расправил плечи, готовясь оправдываться. Однако Джеймс молча похлопал бумагами по губам. Он нежно взглянул Картеру в глаза и сказал так тихо, что за музыкой его еле-еле можно было расслышать:
– Ой, братец.
Это было хуже любой нотации: у Картера мороз пробежал по коже. Он положил шляпы на стол.
– Да?
– Я очень тобой горжусь, – сказал Джеймс. – Счастье – иметь такого старшего брата, и я тебя люблю.
