Вилли, с пилой в руках, стал по дальнюю сторону пианино. Картер сказал:
– Теперь, Джейк, мне потребуется твоя помощь. Пожалуйста, держи эту палочку. Встань вот здесь, так. Теперь смотри внимательно. Когда я подам знак, взмахни палочкой, хорошо?
Джейк кивнул. Он был весь внимание. Картер чувствовал себя так, словно заполучил ученика на всю жизнь. Вилли опустил пилу на пианино и стал ждать. Теперь, когда все в зале затаили дыхание – неужели он и впрямь распилит пианино? – Картер взялся за одну ручку, Вилли – за другую, и они вдвоем принялись водить пилой по вишневому дереву. Опилки, сверкая в свете прожекторов, падали на пол.
Зрелище было действительно невероятное: фокусник и его ассистент толкают и тянут огромную серебристую пилу. Публика поначалу смеялась – оба выглядели и впрямь комически. Однако вскоре к звуку пилы, вгрызающейся в дерево, прибавился металлический скрежет. То было звучание торжествующего хаоса: тренькали, разрываясь, струны, падали с глухим стуком молоточки, а вскоре полетели осколки слоновой кости – это Картер принялся пилить клавиши. К тому времени, как они дошли почти донизу, смех перешел в овацию и бурные возгласы. Когда же пианино разделилось на две половины, и его растерзанные внутренности вспыхнули в свете софитов, зал ополоумел.
Картер оглядел публику, перебарывая желание вытереть рукавом лоб – пианино распилить нелегко. С точки зрения публики работа была разрушительной, но вместе с тем странным образом захватывающей. Из зала несся одобрительный свист и возгласы ликования. Картер широко улыбнулся. Ледок, как европеец, не учел простой факт: если маленький Чарли Картер ненавидел уроки музыки, вполне вероятно, что так же их ненавидело и большинство зрителей.
Он накинул на пианино серое шелковое покрывало, дождался, пока складки мягко опустятся на место, и крикнул:
– Джейк, быстрее, волшебную палочку!
Джейк взмахнул палочкой, Картер сдернул покрывало: пианино стояло целехонькое, на нем восседала Эсперанца, запустив обе руки в корзину с розовыми лепестками. Она принялась охапками швырять их, ярко-алые, в зрительный зал. Овации оглушали, многие хлопали стоя, оркестр заиграл «Розы, прекрасные розы». Занавес сошелся. Кончился первый акт.
В это самое время, в трех тысячах миль над ними, самолет JN-4 описывал большие круги, а пилот задумчиво тер подбородок. Единственный пассажир болтался в фюзеляже. Гриффин не раз летал вместе с дочерью и хорошо знал неудобства полета в двухместном биплане: резкий ветер пробирает со всех сторон, очки врезаются в лицо, от резких перепадов высоты и поворотов накатывает тошнота, а главное, все пилоты «Дженни» – чокнутые. Он снова постучал по корпусу.
– Эй! – заорал пилот, капитан Бергер, перекрикивая рокот моторов. – Перестаньте. Я пытаюсь думать.
Сумерки наступили, когда они летели вдоль дельты. Хотя они опаздывали, Бергер постоянно орал через плечо, чтобы Гриффин полюбовался отблесками садящегося солнца. Правда, река похожа на расплавленное серебро или, может быть, на старинное зеркало?
– Что? Просто доставьте меня в Сан-Франциско.
Бергер некоторое время молчал. Когда солнце окончательно спряталось за горизонт, он крикнул:
– Знаете, я пишу стихи!
– О Господи.
– И знаете о чем?
Гриффин не ответил.
– О самолетах.
И капитан Бергер принялся читать свои стихи.
Он умолк только над Сан-Франциско, когда принялся высматривать посадочную полосу. Капитан точно знал, что она где-то рядом с эспланадой, только сегодня ее забыли осветить, и скажет же он капитану Стюарту пару ласковых. Потом, без паузы, он принялся читать «Оду Млечному Пути».
Первый акт продолжался ровно сорок шесть минут. Мисс Олив Уайт это знала, потому что именно столько простояла перед театром. Хотя мистер Гриффин и не просил, она за свои деньги купила два билета в бельэтаж, поскольку предполагала, что он захочет присутствовать на шоу инкогнито, а «Орфей» – такой замечательный театр.
К тому же она приготовила ему маленький сюрприз.
Олив Уайт не собиралась ждать бесконечно – она презирала бульварные романы, в которых героини томятся в ожидании героев, поэтому, простояв пять минуту кассы, решила войти в зал. Однако опоздавших не пускали, и ей велели дождаться первого антракта. Потому-то Олив и топталась снаружи.
Она слушала, как бродяга исполняет песенку генерал-майора из оперетты Гильберта и Салливана, пока тот не дошел до сложного места, где говорится о «преступлениях Гелиогабала». Когда Олив заметила, что он пропускает строчки, бродяга отвернулся и принялся беззвучно шевелить губами.
Так что некоторое время перед театром царила тишина. Грустно стоять у подъезда и слышать приглушенные возгласы изумления, когда же оркестр заиграл «Розы, прекрасные розы», Олив заподозрила, что пропустила нечто особенное. Где мистер Гриффин?
Наконец она оставила билет, вместе с сюрпризом, у кассирши. Та еле подняла глаза от журнала, чтобы выслушать наставления мисс Уайт. Они были очень просты, но своей четкостью напомнили девушке ее самую ненавистную школьную училку.
Мисс Уайт вошла в театр, и ее направили в бельэтаж. Она собиралась полюбоваться великолепным фойе, но сегодня оно не произвело на нее обычного впечатления. Мисс Уайт, хмурясь, миновала огромные золоченые статуи, псевдомифологические фрески и даже исполинский аквариум, установленный здесь после войны и недавно наполненный кораллами и тропическими рыбами.
Беспокойство не отпускало, и она отыскала капельдинера.
– Простите?
– Мэм? – Высокий представительный мужчина склонился в низком поклоне.
– Я оставила в кассе билет для моего знакомого, Джека Гриффина, – сказала Олив, – но девушка очень невнимательно меня выслушала. Боюсь, что она забудет.
– Не волнуйтесь. – Капельдинер протянул руку, чтобы надорвать ее билет.
– Видите ли… – Она подалась вперед и зашептала: – Там вместе с билетом пропуск за сцену. Я хочу, чтобы мистер Гриффин непременно его получил.
Капельдинер посмотрел так пристально, что ей стало неуютно.
– Пропуск? – Он сморгнул.
– Вполне законный, – торопливо сказала Олив, немного робея от вида блестящих пуговиц на красной униформе. – После спектакля библиотека забирает афиши, программки и тому подобное…
– Разумеется. – Капельдинер снова протянул ладонь – грубую, мозолистую; Олив даже немного замешкалась, вкладывая в нее билет. – Уверен, о вашем знакомом позаботятся.
Глава 7
Картер рысцой подбежал к гримерной, взглянул на часы – антракт длился восемь минут – и вручил тюрбан костюмеру, который, в свою очередь, протянул ему полотенце и стакан воды. Ледок стоял в коридоре, скрестив руки.
– Я уволен? – спросил Картер, отнимая от губ стакан.
