углу полки. «Легкий определитель деревьев». Дороти вытаскивает ее. Надпись на титульном листе атакует из засады:
Моему дорогому первому измерению,
Моей единственной и неповторимой Дот.
Давай узнаем, где растет ясень,
А где можно лишь наломать орясин?
Она никогда раньше не видела этих слов. У нее нет даже смутного воспоминания о попытках вместе выучить названия деревьев. Но благодаря стишку его автор воскресает в памяти целым и невредимым. Лучший в мире рифмоплет.
Она листает страницы. Количество дубов выходит за рамки здравого смысла. Пунцоволистный, красильный, белый, бархатный, серый, шарлаховый, железный, крупноплодный, дольчатый, черный — все с листьями, которые совсем друг на друга не похожи. Теперь она вспоминает, почему у нее никогда не хватало терпения на природу. Никакой драмы, никакого развития, никаких столкновений надежд и страхов. Разветвленные, запутанные, хаотичные сюжеты. И попробуй разберись в характерах героев.
Она опять читает посвящение. Сколько лет было рифмоплету? Лучший из худших поэтов. Лучший из худших актеров. Юрист по патентам и авторским правам, который доводил мошенников до банкротства, а потом десятую часть каждого года помогал людям бесплатно. Он мечтал о большой семье, чтобы ночи напролет играть в карты и во время долгих автомобильных поездок распевать новые песни на четыре голоса. Вместо этого остались только он сам и его дорогое первое измерение.
Она несет буклет обратно в его комнату.
— Рэй! Посмотри, что я нашла! — Его лицо, воющая маска, кажется почти довольной. — Когда ты мне это подарил? Хорошо, что мы сберегли книжку, да? Как раз то, что нам сейчас нужно. Готов?
Он не просто готов. Он как ребенок, который собирается в летний лагерь.
— Итак, поехали. «Если вы живете к востоку от Скалистых гор, перейдите к пункту 1. Если вы живете к западу от Скалистых гор, перейдите к пункту 116».
Она смотрит на него. Его глаза блестят и лучатся жаждой странствий.
— «Если на вашем дереве есть шишки и иголки, перейдите к пункту 11-с».
Они оба смотрят в окно, как будто ответ не маячил там последние четверть века. В полуденном свете искривленные ветки — крепкие, расположенные с большими промежутками — приобретают странный голубовато-серебристый отблеск, которого Дороти раньше не замечала. Узкая, коническая верхушка мерцает в лучах солнца.
— По иголкам определенно «да». И по шишкам. Рэймонд? Кажется, мы напали на след. — Она перелистывает страницы и переходит к следующему этапу поиска сокровищ. — «Хвоя вечнозеленая и растет пучками по две-пять хвоинок в каждом? Если да, перейдите к пункту…»
Она поднимает взгляд. Его гримаса напоминает улыбку больше, чем должна. Глаза сияют.
«Приключение. Волнение. Прощай — счастливого пути».
— Я сейчас вернусь.
От удивления у нее в верхней части груди что-то трепещет. Она уходит. Через кухню в кладовую, где множество шкафчиков ломятся от всякой ерунды, припрятанной и забытой на десятилетия. Однажды наступит выходной, когда она разберется с этим мусором, выкинет его и облегчит спасательной шлюпке последние мили. Открыв заднюю дверь, Дороти чувствует, как на нее волнами травянистого запаха накатывает лето. Она босая. Соседи решат, что эта женщина, ухаживая за мужем-овощем, сама потеряла рассудок. Если они правы — что ж, так сложилось.
Она пересекает лужайку, тянется к нижней ветке, наклоняет ее к себе и считает. Ей приходит на ум, что об этом есть песня. Песня, молитва, история или фильм. Ветка выскальзывает из руки. Она возвращается к дому по траве, переливающейся солнечными бликами, напевая мелодию, которая как раз о таком моменте.
Он с трепетом ждет ее — и развязку.
— Пять в пучке. Нам везет. — Она пролистывает книгу до следующей развилки. — «Шишки длинные, с тонкими чешуйками?»
Альтернативы, варианты выбора: Дороти знает в этом толк. Похоже на юриспруденцию, нате дела, с которыми она работала на протяжении всех лет, пока была судебной стенографисткой. Улики, перекрестные допросы, недобросовестные переговоры, подтасованные факты — все меньше возможностей свернуть с пути, который ведет к единственному допустимому вердикту. Все равно что эволюционное древо решений: «Если зимы суровые, а воды не хватает, попробуйте чешуйки или иголки». И еще причудливым образом напоминает актерскую игру: «Если ответ должен выразить страх, перейдите к жесту 21-с, удивление — 17-а. В противном случае…» Это автоматическая телефонная служба поддержки для живущих на Земле. Это разум, движущийся от загадки к загадке, и объяснение всегда маячит где-то за следующей развилкой. Более того, это похоже на само дерево с центральным стеблем-вопросом, который разветвляется на десятки гипотез, каждая из которых выдает сперва сотни, а затем тысячи зеленых, самостоятельных ответов.
— Оставайтесь с нами, — говорит Дороти и снова исчезает.
И опять черная эмалевая ручка задней двери протестующе скрипит под рукой. Дороти идет через двор к дереву. Короткий путь, повторенный ad nauseam, столько раз, на сколько никто и никогда не подписывался, на одном и том же знакомом пятачке: путь любви. «Если хотите продолжать борьбу, перейдите к пункту 1001. Если хотите вырваться и спастись…»
Она стоит под деревом и изучает шишки. Они усеивают почву — споры, упавшие на Землю с какого-то далекого астероида. И обратно в дом, с ответом. Путь по сырой траве в чулках достаточно долог, чтобы Дороти задумалась, почему она все еще здесь, погребенная заживо, на годы прикованная к обездвиженному мужу, когда все, чего она хотела в этой жизни — обрести свободу. Но в дверях тюрьмы, размахивая книгой в знак триумфа, она понимает. Это ее свобода. Она самая. Свобода противостоять ежедневным ужасам.
— Победа. Белая восточная сосна.
Она готова поклясться, что по окаменевшему лицу прокатилась волна удовлетворения. Она теперь может читать его мысли с помощью телепатии, отточенной за годы угадывания смысла исковерканных слогов. Дороти думает: «Мы сегодня славно потрудились. Отличный день».
В тот вечер он заставляет ее читать ему о дереве, чьи заросли когда-то тянулись огромными вертикальными жилами живой руды от Джорджии до Ньюфаундленда, через Канаду и мимо Великих озер к их лагерю на двоих, озаренному светом ночника. Она повествует о гигантах со стволами шириной в четыре фута, у которых первые боковые ветви появлялись на высоте не меньшей, чем восемьдесят футов. О бесконечных рядах деревьев, которые каждой весной туманили воздух пыльцой, и она осыпалась облаками золотистой пыли на палубы кораблей далеко в море.
Она читает ему о тех временах, когда англичане только заполонили континент, поднявшийся из океана за ночь, в поисках мачт для своих колоссальных фрегатов и линейных кораблей — мачт, которых не было больше нигде в раздетой догола Европе, даже на далеком севере. Она показывает
