из трудного положения. А может, и без провидения обошлось, Петлица был очень неглуп и что‑что, а выжидать умел. Вот и в этом, крайне трудном для него разговоре он нашел щелку и бросился в нее со скоростью ракеты. Сейчас он чувствовал себя человеком уверенным и перед чужими тайнами чистым. Лидия Кондратьевна забыла про бутерброд и смотрела на племянника с открытым ртом.
Петлица выждал паузу.
— Вы меня тут про банк спрашивали — как у нас дела идут. Выстояли мы. Долгов, правда, полно, не дыша живем, на цыпочках. Но не в этом главная драма моей жизни. Хотел бы я знать, Лидия Кондратьевна, с какой–такой мыслью вы мне эту квартирку подсуропили? А квартира‑то темная, плохая квартирка… Могли предупредить хотя бы, — он многозначительно замолчал, выпил водки, поморщился и с той же гримасой отвращения продолжал, — они явились ко мне в сентябре. Я это запомнил, потому что доллар уже взвинтился до двадцати с лишком, я тогда даже ночевал в банке, а потом пришел домой помыться, только в ванну залез — звонок. Я в глазок посмотрел — три мужика. Куда же я им буду открывать — голый. Я опять полез в ванну. Через час — опять звонок, но не дверь, а по телефону, зовут Фридмана. Я, естественно, отрапортовал, что, мол, только квартиросъемщик и ничего про Фридмана не знаю. А он: " Чего же ты нас не пустил? Мы же знали, что ты дома. Боишься, что ли?"
Я бросил трубку, зачем мне с дураками общаться, но мужики эти были отнюдь не дураки. В следующий раз они меня у банка подловили и в мою же машину сели. Езжай, говорят, мы скажем, когда остановиться. Я перетрусил страшно, но виду не подал. Не били. Поговорили мирно. Я стоял на своем — знать ничего не знаю, я посторонний человек. Только сказал им зачем‑то, можете, типа того, в ЖЭКе справиться. Правда, это они бы и без меня доперли. Тогда в машине они паспорт, права, все документы взяли… Думал все, хана, это же не восстановить. А они только данные записали, и все назад в бардачок засунули, а потом говорят: "Мы к тебе еще раз придем, только ты не дури, дверь открой, чтоб не ломать. Мы тебе ничего плохого не сделаем, но при условии, что ты будешь вести себя хорошо".
Следующий наш разговор состоялся уже здесь, на этой кухне. Видимо в ЖЭК они уже сходили, потому что твердо знали, что у Фридмана есть дочь. И наказали, что если у меня появятся какие‑нибудь сведения о Фридмановской дочери — Даше Измайловой, то чтоб я немедленно им об этом сообщил. Я сказал, что в глаза этой дочери не видел, и уж если отец в бегах, то и дочь в бегах.
— А они? — всхлипнула Лидия Кондратьевна.
— А они говорят, ты не умничай, а делай, что тебе говорят. А вздумаешь с этой квартиры съехать, мы тебя в твоем банке словим. Твоя квартира теперь явочная, а ты наш Штирлиц. Какая бы родня не явилась, у всех под любым предлогом бери номер телефона, а мы с ними сами разберемся.
Тут логическая цепочка в голове Лидии Кондратьевне четко выстроилась, все звенья цепи сомкнулись, и была эта цепочка похожа на удавку, накинутую разом на их шеи.
Шурику хотелось быть до конца искренним, потому что он сам себе сейчас нравился. Такая вот страдающая сторона. Можно даже сказать — герой. Он совсем было собрался рассказать, что попросил у Даши номер телефона не из‑за Вадима, плевал он на Вадима, а в соответствии с ситуацией. Не помирать же ему, в самом деле, из‑за чужой глупости! Тем более, что сам он с Дашиным номером никуда не высовывался. Более того, он бумажку с цифрами четыре месяца в банке прятал, под дурака косил. Это уж потом… Но строгий тон тетки подействовал отрезвляюще.
— Дальше можешь не договаривать. К тебе пришла Даша, и ты обманом выцаганил телефон.
— Да не выманивал я у нее ничего. Она сама мне его дала. Я же говорил… Вадим прислал письмо.
— Ты говорил, что он, этот Вадим, телефон обрывал. Запутался ты, Шурик.
— Сами вы запутались, теть Лид. Даша взяла семейные письма и исчезла. А троица моя словно растворилась — не звонят. И я носа не высовываю. Моя хата крайняя. Потом явились, опять трое, но уже не те, другие, но по разговору можно понять, что они не с пустого места начали, про Дашу уже все знают. И сразу начали бить. Кавардак устроили чудовищный. Половину сервиза побили, люстру потом тоже новую покупал. И все из шкафов повыбросили — форменный обыск. И записочку с Дашиным телефоном нашли в записной книжке.
— Ты же говорил, что в банке эту бумажку хранил.
Петлица пожал плечами.
— Да вот зачем‑то принес домой — дурак.
Здесь он опять лукавил. Дашин телефон он сразу же прокричал, потому что выучил его наизусть. Мало ли…
Лидия Кондратьевна сидела с серым, как школьный мел, лицом.
— А кто они были — твои гости? Блатные или обычные люди?
— А кто их поймет. Сейчас по языку и одежде блатных даже от милиции не отличишь. И первые, и вторые говорили по–русски, без этих ярких приколов. Может чья‑то крыша, может, бандиты, а может, и ФСБ.
— Ты что плетешь‑то? При чем здесь ФСБ? Фридмана просто подставили. Они на куриных ногах деньги делали. Фирма деньги сгребла, и все разбежались. А этот, пионер старый, остался один с флагом. Слушай, у тебя корвалол есть?
— Нет у меня, теть Лид, корвалола. Так уж перебейся. Я хочу спросить, что ты знаешь про эту фирму? И сам отвечу — ничего не знаешь. Под видом куриных ног можно быть посредником чего угодно. Понимаешь? Чего угодно. И на это "чего угодно" могут быть документы. Мне почему‑то кажется, что именно документы они и ищут. Очень уж как‑то грамотно обыск делали, а что вещи попортили, так душа играла. Вот я и подумал про ФСБ.
После их ухода я день отлеживался, боялся на улицу нос высунуть. А потом позвонил Даше — предупредить, мол: мотай куда глаза глядят. А ее уже не было. Соседи сказали — в отпуске. Я тогда сильно перепугался. Думаю — все, попалась птичка. А потом, уж недели две прошло, а может и того больше, опять звонят бандюги эти.
— Первые или
